Обернись

Дом снесли, всех отправили в другой, новый, многие старики умерли, а она продолжала приезжать – кормить голубей, голуби по-прежнему прилетали, приученные.
Энергия завязки, такой кадр не вставишь ни в начало, ни в конец. Или вставишь? Она проезжает мимо на троллейбусе и видит голубей… Или –усталая, замотанная с работы, по ошибке, по привычке выходит на этой остановке, стоит у забора, за которым яма, и вдруг прилетают голуби.
Мне нехорошо, начинаю истерически волноваться – это мой сюжет. Вдруг понимаю, замечаю, что пишу одну и ту же историю: она приезжает, приходит туда, где жила прежде… Зачем приезжает? Дежавю: я сегодняшний вижу в окно себя маленького.
Надо избавлять себя, надо освобождаться. Потому и забывается, засыхает, отламывается все кусками, что я не поливаю корня, не пишу о главном. Мне больно туда смотреть, туда думать, туда писать – больно. С*, пасынок великого актера, говорит о размолвке продюсеров своего фильма: «Вечно я в семье, где отец с матерью разводятся» – проговорка, его тема. А я всегда буду искать свой дом, приходить к своему дому. Дом детства и детский дом. Моя крошечная жизнь началась во втором. Может быть, я потому, как собака прусь щупать прошлое, чтоб как после кошмарного сна убедиться – дом все-таки есть, он был, он вот – убегать от страха! Отсюда непереносимость одиночества и боязнь исчезнуть в чьих-то глазах, зависимость от чьего-то мнения, постоянные уходы и бегства – боюсь, что меня бросят. Вчера почуяв, что на картине могут отказать, наперед послал письмо с решительным отказом…
И теперь вою, понимая, что кроме этой главной истории по существу ничего не остается. Тормозит страх, боль прикосновения к теме, и еще – боязнь соврать. И что с ним делать, с этим страхом?
В детстве тренировался подолгу не дышать. В ванной, наберу воздуху и – под воду. Но лежать так, задержав дыхание и думать, что лежишь под водой, задержав дыхание, невозможно, тут же выныриваешь, глубоко глотая воздух. Меня пугали: «Так можно потерять сознание и захлебнуться, этого нельзя делать в одиночку». А я лежал под водой и читал длинные любимые стихи, медленно, вдумчиво. 3 минуты 24 секунды – мой маленький рекорд.
Высоты я тоже боюсь. Когда взлетает самолет, отвожу глаза от иллюминатора и читаю стихи.
Писать – это нырок или взлет. Потому что тема – топит тебя или поднимает на такую высоту, что задыхаешься. Там больнее и страшнее. «Не могу не писать» – не из необходимости высказаться, нет, физиологически – не писать невозможно – больнее, чем писать. Не писать – это еще больший страх – страх страха, дурная бесконечность.
Однажды – сценарий, который завтра сдавать, а за две недели ни строчки; и –тоска предельная накануне, ночь непрерывного письма и – ни с чем не сравнимая легкость по завершении – утро, прорвался. Позже – смерть дуга, она не оставляла меня; пробовал не писать – заболел, ангина: на улицу не выйдешь, не отвлечешься – либо пиши, либо удавись. Отлегло по завершении.
Где живет мой страх? В слепом пятне памяти – детский дом, дом ребенка. У Эйзенштейна в колбе в формалиновом растворе плавал человеческий зародыш. Когда-то эта кроха в десять минут умерла на белой салфетке на глазах Эйзена, в результате преждевременности появления на свет. Мой страх – банка с формалиновым раствором. Я выжил чудом, меня ждало другое.
И еще – родившиеся преждевременно задохнулись в формалине. О них говорят: жил не в свою эпоху, родился рано! Идиотизм, не родись они, не было бы вообще никакой эпохи. Хороший снимок Эйзена: он с салфеткой на ладони, на салфетке эмбрион, Эйзен увлеченно смотрит. Эмбрион еще жил…
Сколь же Бог милосерднее.
Но эту фотографию я бы поставил на полку где-нибудь подальше от письменного стола как эмблему бесстрашия. Я еще к такому бесстрашию не готов.
Попробуем начать с меньшего: глядеть в иллюминатор при взлете или нырнуть и просто смотреть перед собой. И не обманываться – это не лень, это страх.
Страх в овечьей шкуре.
Ведь я же горы готов свернуть, ЛИШЬ БЫ НЕ ДЕЛАТЬ ГЛАВНОГО. Вот и сейчас: жду приглашения от кого-нибудь, трудной работы…
А совесть цепко держит за руку: «Подожди, чужое всегда успеется, – взгляни на себя, обернись, не бойся».