До свиданья, дружок!

(киносценарий)

За эти часы ожидания успеет стемнеть, и в больничном коридоре включат свет. Цветок на окне, странный здесь, огромный цветок, георгин что ли, на фоне зимних сумерек казавшийся бесцветным, наберет цвет – бодрый, красный, живой. Она подойдет к нему, тонкими пальцами проведет по листу, – пыль на пальцах, – и резко обернется – там, в конце коридора у самого поворота знакомый уходящий силуэт мужчины. Он остановится, обернется, поднимет руку и будто сдунет с ладони пушинку в ее направлении. И тут же из дверей «Реанимация» вынырнет сестричка в халате, встревоженная и в глаза не смотрит. Зачем надевает на нее пальто, сует в руки сумочку? А вот и врач со стаканом воды, что-то говорит и ведет под руку ее, послушную, по длинному коридору к выходу. У самого поворота она оглядывается на какой-то шум – из реанимации вывозят каталку с накрытым простыней телом. И снова дальше, дальше, за стеклянную дверь, на вечерний двор. Фонари в моросящей дымке.

Снежный бугорок дважды приветливо пищит и подмигивает. Рукой без перчатки нащупав замок, она открывает дверь машины, садится за руль. Как в снежной пещере в детстве – глухо, тихо, уютно. Позади вспыхивает огонек зажигалки, в водительском зеркале мелькает лицо. То же лицо – уходившего по больничному коридору. Она достает сигарету, прикуривает от предложенного огонька.
- Нелепо, да? Я увидела тебя в коридоре… все поняла.
Он прикасается к ее волосам. Она вздрагивает. Он снова сдувает с ладони воображаемую пушинку.
- Холодно, я пойду, - поеживается она.
Выйдя из машины, стряхивает снег с водительского стекла, заглядывает в салон, прижимает ладонь к стеклу. Что-то рисует пальцем. Повернувшись, идет мимо площади, по проспекту. Проезжают редкие автомобили, прохожих почти нет.

Он в расстегнутой рубашке сидит на корточках у стены, докуривая сигарету. Диск протяжно давит тяжелым, медленно плывущим танго Пьяцолы. Он прикуривает от дотлевающего окурка еще сигарету, окурок тщательно хоронит в куче других в железной пепельнице. Выйдя на середину комнаты, пробует несколько экспрессивных движений вразрез музыке. Останавливается, идет к телефону, набирает номер, бросает трубку. Идет к окну, внимательно смотрит в темноту двора. Вдалеке у арки пусто и никчемно чадит фонарь над чернеющей в снегу лужей. Он резко возвращается к телефону, хватает записную книжку, листает, сильно щурясь, носом почти касаясь страниц. Найдя нужную, надевает очки, набирает номер. Ждет.
- Алло, Серж? Извини, - закашливается, - Марина не у тебя случайно? Нет? А где она, не знаешь? Да-да, понял, спокойной ночи.
Бросает трубку.
- Идиот, идиот, идиот…
Бежит в ванну, включает воду.

Она подходит к Малой Неве. Возле моста притормаживает машина, выглядывает молодой человек.
- Девушка, подвезти?
Она идет мимо. Машина быстро скрывается за мостом. Звучит сигнал, не сразу поняв, какой, она достает из сумочки телефон, отключает. И дальше идет по мосту.

Он трет лицо холодной водой. Прислушивается, бежит из ванны, задев полочку, с которой падает черная резиновая пробка. Вбежав в комнату, хватает трубку, снова кладет – показалось. Сделав музыку громче, закуривает, снова идет к окну, возвращается к телефону, набирает номер – долгие гудки.

Она останавливается у высокого точечного дома на набережной. В третьем этаже светится окно.
- Папа, мама, я… и два эрдельтерьера… Привет, - улыбается она и идет во двор, где в глубине у темной арки чадит над черной лужей фонарь.
У фонаря, оглядывается. В окне третьего этажа темнеет силуэт – кто-то явно смотрит на нее.
- Привет,- шепчет она и машет рукой.
Силуэт исчезает.
- Над Черной речкой скоро спустится апрель, над Черной речкой скоро липа зацветет, - бормочет она какой-то стишок из детства.

Распахивается дверь подъезда и ей навстречу, застегивая рубашку, бежит он.
Она не двигается с места.
Подбежав ближе, он останавливается, оторопело смотрит, будто не веря в реальность ее присутствия.
- Ой, - бормочет он, - простите… я… ну… Это вы... махали?
- Да.
- Извините, я, правда, ну… это…
- Я жила тут в детстве, как раз в двадцать первой квартире.
- Да, да, понял. Извините, обознался…
И он бежит к дому. У подъезда оглядывается. Она стоит под фонарем.

Дверь подъезда захлопывается. Она смотрит на окна, тихо напевает:
- Над Черной речкой скоро спустится апрель, над Черной речкой скоро липа зацветет, и проживает там талантливый эрдель, который примет нас сегодня и поймет…

Вбежав, он резко выключает воду, выдергивает из переполненной ванны пробку, хватает тряпку:
- Черт, ну надо же! Бред какой! Идиот, идиот, идиот, - и судорожно собирает воду с пола.

Она идет в арку, не останавливаясь, достает из сумочки телефон, набирает номер.
Он слышит звонок, бросает тряпку:
- Соседи, блин… доигрался!
Телефон звонит, он медлит, идет в комнату, сделав музыку тише, берет трубку.
- Да.
В трубке молчание.
- Виктор Петрович, я вас залил, наверное, алло?
Она выходит из арки, слушает голос в трубке:
- Я оплачу вам, если что, простите – трубы прорвало…
Она, отдернув трубку от уха, смеется.
Он слышит отдаленный смех в трубке:
- Алло! Что смешного, не пойму… Алло! Марина, ты?… Ну… привет. Не молчи… или молчи, пожалуйста, только трубку не вешай, хорошо? Ау? Слышишь, я думал, ты приехала, выбегаю во двор – обознался. Глупо, да? Смешно. Послушай, я люблю тебя очень! У меня крабья болезнь – хожу боком, жду тебя ненароком. Лежу, лапы кверху – поджидаю. Как хорошо, что ты позвонила, как хорошо…
Она идет к железнодорожному переезду, слушает:
- Представляешь, никак не получается с Пьяцолой, не могу найти движение! Сдурел уже, а ты все не звонишь. И соседей залил, наверное. Слышишь… ты слышишь, какая музыка? Вот!
И он врубает Пьяцолу на полную и мощно, экстатично движется, танцуя перед телефонной трубкой.

Она стоит между путями. Шумом, шквалом несутся мимо две встречные электрички. Она поворачивается к одной, потом к другой, а трубка по-прежнему возле уха, а глаза улыбаются.

Проносится электричка, светящийся хвост другой исчезает за платформой, открываются шлагбаумы.
За рельсами сидит собака, ушастый бассет.
Она присаживается на корточки, хочет выключить телефон, но аккуратно кладет его рядом, шепчет:
-  Эй, дружок, потерялся? Ну, - она хлопает по коленям, - иди ко мне…

Шквал музыки и звонков в дверь, стучат в стену, но он продолжает танцевать, не обращая внимания ни на что, и лишь на взлетах ритма вскрикивая:
- Я люблю тебя, слышишь!…

Мобильник лежит на гравии между путей, из него трещит Пьяцола. Вдоль мемориального сквера дуэли Пушкина идет девушка с собакой навстречу фонарям башенных кранов, зависших над спальным районом Петербурга.