Ожог театром
из "Записок бастарда"

Самые сильные театральные впечатления:
Когда в сталинградской «Песне о Волге» Резо Габриадзе крутится под стук колес ведро с пробитыми окошками, а внутри горит лампочка: и я вижу бегущий по степи поезд, в котором я и мои друзья, и все мы едем. А на поклонах кукловоды в черном кладут на стол кукол, и зрители, подходят и тихонько благодарят их за спектакль.
Когда в «Поминальной молитве» Евгений Павлович Леонов в джинсовом костюме говорит: «Я выжил. Меня звал мой сын, звал из многодневной комы. Я выжил, вернулся, чтобы рассказать вам это». И невозможно было не поверить каждому слову Тевье-молочника, выжившего после обширного инфаркта, хотя все слова написал Шолом Алейхем.
Когда в финальной сцене «Двенадцатой ночи» Роберта Стуруа в Ленинграде из общего смеха праздничной толпы вдруг выскакивает Арлекин, всё разом смолкло, и в звенящей тишине послышалось: «Почему-то мне стало страшно». Тогда из люка на сцену вышел полуобнаженный человек, согнувшись под огромным крестом, и оглушающе застучали молотки. Это было как видение, Голгофу скрыл занавес, и Герцог, высокий грузинский актер сказал всем стоящим на сцене: «Не надо бояться – Он умер за нас!» А потом посмотрел в зал и добавил: «Иверия, не бойся!» И сотни зрителей – это были грузины, ленинградская диаспора – поднялись, и грянули такие аплодисменты!
Когда в «Цене» Миллера Владислав Стржельчик, в последнем монологе старика-еврея, оборачивается к залу и, удерживая слезы, спрашивает: «Что вы делаете, люди, что вы делаете!»
Когда в «Братьях и сестрах» Додина под «Прощанье Славянки» возвращаются с фронта убитые на войне мужики, и как Николай Лавров в финале «Дома» хрипло шепчет: «Я все не мог понять, что хотел сказать отец: он держал меня на руках и повторял: «Понимаешь, сынок, понимаешь?» А я все не мог понять. И вот теперь – понял!»
Когда Кирилл Черноземов, беря рапиру, превращался из бомжа в принца, и как потрясающе страшно он читал монолог Барона из пушкинского «Скупого рыцаря».
И еще – все репетиции Петра Фоменко, все его режиссерские показы, начиная с эскиза кроммелинковского «Рогоносца» и включая два года работы над «Как жаль» Маркеса, где я был у него ассистентом.