Сталинградцы

- Где Вы родились?
- В Сталинграде.
- А, в Волгограде?
- Нет – в Сталинграде.
Мой Папа – СТАЛИНГРАДЕЦ.
Он остался гражданином города своего детства.
Был Яблочный Спас 1937 года. Мой папа еще сидел в животе своей мамы Марии, когда она решила назвать его Адольфом–Долюшкой–Долей.
Она увидела сидящего у дороги малыша, тот ел яблоко.
- Почему ты один? Как тебя зовут?
- Доля.
- Как Доля? Наверное – Толя?
- Я Доля, Адольфик…
Так мой Папа стал Адольфом.

Мария Ниловна, моя Баба Маруся, и Дед Елисей, Николай Елисеич, ждали нас с папой каждое лето.
Мы приезжали, гуляли по городу.
Города не помню, а помню папины слезы на Мамаевом Кургане.

9 мая 17 год. Парады все богаче и радостнее, ура-ура, песни-пляски...
Мой папа – сын войны, сталинградец – в этот день просто молчал.
Он включал телевизор, молча смотрел парад и "Минуту молчания" всех городов-героев. Ни слова – только зубы, плотно сжатые, скрипели, да желваки ходили.
Когда транслировали возложение цветов на Мамаев курган папа молча вставал, молча выпивал рюмку и молча плакал...
А потом весь день смотрел фильмы про войну, старые фильмы, где играли его друзья-коллеги по знаменитому Театру массовых представлений: актеры Леонид Быков, Алексей Смирнов, Сергей Филиппов... "Офицеры", "Небесный тихоход", "Парень из нашего города", "В бой идут одни старики".
В этот день у меня в голове вертится только одна убийственная фраза человека, именем которого назвался папин город:
"...Наши силы неисчислимы!"
Шли неисчислимы.
За Родину и за него, который их не считал.
Немецкие солдаты сходили с ума, видя это: "Мы стреляем, они падают, а за ними снова идут, мы стреляем, а они идут, идут, идут…"
Шли неисчислимы и легли неисчислимы…
Чудовищно.
Чудовищно.
Чудовищно.
Спасибо и простите, простите, простите!!!
Я не смотрю парады. Мне мучительно больно.

Мы ходим купаться на Волгу. Волга очень широкая, как море. Папа рассказывает, что когда-то над Волгой стоял огромный памятник «Отцу Народов». Однажды утром все увидели, что памятника нет. Сталинград стал Волгоградом, а жители – волгоградцами.
На пляже Папа покупает самую лучшую вяленую воблу или леща – конечно, с икрой. Мы лежим на песке и лакомимся, потом плаваем, потом Папа чистит следующую рыбку, запивает ее пивом, а я лимонадом. Обожаю «перышки», рыбий пузырь и икру! А мама любит спинку и ребрышки.
Мы привозим в Москву волжских лещей, вкуснейших, жирнейших и огромных-преогромных-наиогромнейших! Когда папа хочет мне намекнуть, где раки зимуют, он показывает ладонь и шепчет: «Гусь! Сейчас схлопочешь леща!», и я быстро соображаю, что надо сделать уроки, выучить этюд, постирать танцевальную форму, вымыть за собой тарелку. Папин «лещ» очень благотворно воздействует на мою сообразительность.
Вкус Лета Папиного Города – это бабушкины вареники с вишней! Обожаю!
Ах, как готовит Баба Маруся! Она мастерски лепит вареники и учит этому меня. Бабуля замешивает тесто, я выковыриваю косточки из вишенок какой-то специальной штучкой, потом мы вместе лепим вареники, много-много – я успеваю нащипать сырого теста себе в рот! – и складываем их в морозилку «про запас». Порция «на сегодня» идет в огромную кастрюлю, вода закипает, вареники всплывают, вылавливаются большой дырявой ложкой и раскладываются по тарелкам. Налетай – вареники с вишней со сливочным маслом!
Как-то папо-мамин ансамбль приехал на гастроли в Волгоград, обедали «у мамы Евдокимова». Мария Ниловна cварила вкуснейший на свете борщ человек на тридцать, пельмени, компот…
Мы с папой везем от бабушки многочисленные подарки «на зиму» – банки с огурцами-помидорами, варенье и мою любимую пастилу.
Пастила!
Прозрачно-янтарная – яблочная!
Шершавая, почти черная – грушевая!
Как я скучаю по бабулиной пастиле!
Ее делают из жмыха: выкладывают фруктовую массу тонким слоем на фанеру и сушат на балконе – лежат себе сладкие листы и греются на солнышке. На многих балконах Волгограда сушится заветное лакомство. Когда пастила готова, Бабуля снимает ее с фанеры и сворачивает в рулоны, потом заматывает в кальку и укладывает в наш чемодан.
У Марии Ниловны швейная машинка «Зингер». Скатерти, занавески, белье, одежда – все с любовью сшито на этой машинке.
Бабуля прекрасно пела, выводила высоко-высоко…
Лето, балкон открыт, сидит Она, полная, сдобная, на железной кровати с высокой пуховой периной, покрытой белоснежным покрывалом, в окружении вышитых подушек, больших и мал мала меньше, волосы гладко причесаны на прямой пробор, две седые тонкие, но длинные косы заложены вокруг головы, просторное платье в цветочек, ноги босые – жарко, сидит и поет про Степь широкую, про Волгу вольную и про тонкую Рябину, которая так хочет, но не может к Дубу перебраться.