Сказала Настя: «Як удастся»

- А, Евдокимова, явилась не запылилась! Опять пропустила политинформацию! – Классная выцарапывает кроваво-красными чернилами послание в моем дневнике. – Безобразие! Чтобы твоя мать завтра была в школе!..

Политинформация торжественно проходит по вторникам перед первым уроком, а это значит – без меня.
Почему?
Потому что утром я сплю!
Все артисты утром спят!
Папа спит.
Мама спит.
И я сплю.
Только неартистки Бабуля и болонка Диночка встают рано и шуршат на кухне.
Из маминых записок моей Классной Руководительнице можно составить гроссбух-бестселлер – каждый день что-то новенькое: то я к восьми утра к врачу, то на пороге подвернула ногу, или свернула по ошибке не в ту школу – в музыкальную (это с утра-то!), или пошла было, но заболела голова-нога-рука-живот-спина и т.д. Наконец мама просто пишет: «Моя дочь проспала» и ставит автограф.
Родительское собрание.
- Ответьте, мама Евдокимовой, почему Ваша дочь до сих пор не принесла «Мои комплексные планы»? Это в четвертом-то классе такая безответственность! Или, мама Евдокимовой, Ваша дочь не знает, и знать не хочет, кем она хочет быть? Все знают, а она нет? Вот Валера Крючков: он хочет быть космонавтом, обещает хорошо учиться, больше не драться на переменах и не говорить плохих слов, исправить все двойки по русскому, математике и всем остальным предметам! Да, Крючков пишет «кАсмАнаФтам», но это ничего, Валера – молодец. А Маша Мерзлякова и Ира Хахалкина – будут врачами, а Миша Воробьев перестанет спать на уроках и станет – ученым! Так вот, мама Евдокимовой, чтобы завтра «Комплексный План» вашей дочери был у меня на столе!
- Не уверена, – улыбнулась мама.
- Что значит – не уверена?
- Вечером у Иры музыкалка, а завтра концерт. Мне с ее планами все понятно.
- Нет, вы посмотрите! – Классручка гневно вращает очами и трясется мелкой дрожью – Как может советский пионер пропускать политинформацию? Не интересоваться политической обстановкой в Гвинее-Биссау? Как пионер…
И тут моя мама, белая-блузка-брюки-клеш, – советская послевоенная пионерка-комсомолка, танцовщица, участница всевозможных соревнований, концертов и праздничных демонстраций, объездившая с гастролями полмира, непобедимый чемпион в дружеских турнирах в пинг-понг и «города», лучший разгадывальщик кроссвордов и рисовальщик контурных карт, когда дочь не успевает по географиии…
…мама поднимает ДЕБОШ с обличением мракобесной педагогики в лице нашей Классной, простите, руководительницы, и…
…после звенящей паузы, дает угрожающее пианиссимо:
- НИКОГДА-А-А! – слышите – НИ-И-КО-О-ГДА-А-А… Я запрещаю своей дочери посещать уроки политинформации и заявляю – если я увижу у нее даже намек на комплексные планы, я собственноручно отправлю их в помойку! В ПОМОЙКУ!
…и стремительно выходит из класса. Хлопает дверь, а папы-мамы будущих врачей, учителей, ученых и космонавтов взрываются tutti овацией моей маме и радостно покидают собрание и спешат по домам варить щи-борщи-компоты, лепить пельмени, стирать-кипятить-вешать белье, забивать гвозди в стены, пилить-красить доски для полок, пить пиво с друзьями и играть во дворе в домино….

Анечка, кино-звезда нашего класса – юрист.
Настенька-художница – агент по недвижимости.
Ларочка – чемпион школы по бегу на лыжах и без – в районной жилконторе.
Воробьев, круглый троечник, стал депутатом.
Вовка Худолеев спился.
Сережа Черкашин погиб от передоза.
Димка Бардыкин начинал гуманно – медбратом скорой помощи, потом в 90-е резко сменил карьеру – стал «братком» с кастетом и пистолетом в кармане. Впрочем, сменил ли? Экстренность выездов на «разборки», санитарное, волчье, рэкетирство… Как уцелел? Сейчас он снова медбрат.
А где Гришка Амурский? Где Саша Мак-Мак, братья Персики, и все тани, ани, наташи, маши и саши? Где?
Я не знаю…
Знаю, Кирилл Балллан – тонкий красивый мальчик с огромными черными глазами, сын циркачей – тоже стал циркачом.
А Валера Крючков не стал космонавтом.
Валера Крючков утонул со всеми пассажирами парома «Эстония», в очередной раз перегоняя «из Финки фирменную тачку».

***мимо, мимо

С Удальцова на Коштаянца – дома, рай-исполком, музыкалка моя, а за ней школа №256 со стадионом. Сегодня вместо уроков репетиция: вспомнить все песни, повторить танцы – грядет комиссия из РОНО и большой весенний концерт.
Малышами репетировали в классе после уроков. А теперь – на сцене Актового зала, он на самом верху, как макушка египетской пирамиды.
Вход, тяжелая школьная дверь, надо посильнее толкнуть.
Раздевалка, теперь не в правом крыле, где еще кабинет Директора и Зубного – фу! – а слева – мы уже большие.
Столовка – ага, есть булки с изюмом, надо будет зайти!
Спортзал прямо за лестницей. Физруки – Шульцы Владимир Алексеевич и Тамара Алексеевна, брат и сестра или муж и жена, всегда строгие, подтянутые, в спортивных костюмах, и на груди свисток. Как Шульцы вдвоем умудряются заниматься со всей школой? Когда они отдыхают и отдыхают ли вообще? Интересно, снимают они на ночь свистки?
Мимо-мимо – лестница наверх, десять ступенек и еще десять, любимая Людмила Михайловна с новыми первоклашками осталась на втором этаже.
Мимо-мимо – десять плюс десять, и третий этаж, где проводят занятия Математички: нас дрессировала уперто-партийная Софья Григорьевна, а через год ее сменила прелестная хохотушка и фейерверк, блондинка Галиночка Андреевна. Она, как Алиса в Стране чудес, захотела «вырасти» и быстро нашла способ: «Прощай, математика!» – перебралась в соседний дом под названием РайИсполКом и стала руководить культурой нашего района.
В соседнем классе заседают «лирики» – педагоги по русскому языку и литературе. Недолго продержалась на нервной работе «молодой специалист» – очень крупная беременная царевна-несмеяна Ольга Юрьевна. Она убежденно говорила «чулКОВ-носОК» и исправляла в моих сочинениях орфографию с пунктуацией. Изумленная мама упорно зачеркивала размашистые красночернильные ляпсусы черной ручкой и подписывалась «С уважением, Мама Иры Евдокимовой», но невменяемая Ольга Юрьевна упорствовала в помрачении. Ее сменил Двадцатьпять, худенький в белом костюме и большом желто-атласном галстуке. Он знал две оценки – «2» и «5».
Однажды мы с мамой написали сочинение «Впечатления от романа «Евгений Онегин»» – в стихах и с рисунками. Двадцатьпять поставил жирнющую двойку, и, завизжав: «Не позволю!!!» – швырнул в меня тетрадь.
Мама подала сочинение на городской конкурс. Тетрадь вернулась с почетной грамотой за первое место, жирную «двойку» обступили три свирепых вопросительных знака, ниже красовалась бодрая «пятерка» с двумя сияющими плюсами. Двадцатьпять, пунцовый от гнева, в белом костюме с желтым галстуком, молча отдал мне сочинение и с тех пор не удостаивал вниманием. Он дослужился до директора. Но... Скверная история: его оболгали, потребовали увольнения – он решительно сопротивлялся, последовало обвинение в хищении. Он писал в разные инстанции, верил, что клевета откроется, ждал извинений, судился, но… проиграл, был с позором уволен, сошел с ума и умер.
В закутке рядом с классами – Учительская. Кто-то разговаривает… мимо-мимо… уже не бегом: «Здравствуйте, Августа Федоровна!» – наша физичка и завуч, строгая, с неизменной брошью-камеей, спускается в Учительскую, а я – наверх, через ступеньку, наверх-наверх…
Четвертый этаж, справа кабинет физики – только бы не поймали и не спросили, почему я не на уроке – коллеги Августы, два дяденьки-физика, страшные, но ужасно умные тиранозавры. Они все знают: как самолет летит, корабль плывет, телефон говорит, телевизор показывает. А я – не понимаю, не понимаю, не понимаю! Волшебно абсолютно непостижимо! А для них – раз плюнуть.
Из левого крыла гремит рояльно-маршевое нечто – там урок пения, держитесь, ребята! Виктория Викторовна, веселая и шумная, так любит какую-то загадочную Бандьерароссу! В наших тетрадках итальянские слова этой песни, русскими буквами.
- И…
Изо всех сил стуча по клавиатуре старого пианино, Виктория Викторовна не отпускает педаль, или педаль сама не хочет отпускаться, звуки напрыгивают друг на друга, точно как в игре «в слона», образовывается непроходимая, непробиваемая звукосвалка, а куплетов у Бандьеророссы много, и сразу – гимн итальянских партизан Мамачао, а потом Солнечныйкругнебовокруг… К концу урока у меня ужасно болит голова и отваливаются уши. Или голове больно от запаха крашеных масляной краской подоконников на третьем этаже?
Да, и от этого тоже.
Последний рывок – второе дыхание, как пушинка, через ступеньку, через ступеньку и, наконец-то – пятый этаж… Кабинеты наук по внутреннему строению всего. Учителя химики-биологи-зоологи почему-то меняются часто-часто-очень-часто – не успеешь испугаться одного, как перед тобой уже стоит с указкой другой. Вот малюсенько-тонюсенькая мимолетность – биологичка грузинка Этэри Гамлетовна, с фиолетовыми кругами под огромными черными глазами. Она явилась как диковинная перелетная птица на зимовку и исчезла с весенним солнышком, растопившим первую сосульку, даже не дождавшись конца учебного года. Мы не успели ее и рассмотреть, не то что испугаться.
Справа от кабинета химии – дверь АКТОВОГО ЗАЛА.
Она заперта, но
у меня
есть
ключ!

Ученье – свет, а неученье – культпросвет
Папа

- Алло!
- Сколько лет, сколько зим! – звонит одноклассница – Ириш, у нас десятилетие выпуска, встречаемся у Вовки Худолеева, придешь?
- Конечно.
- Все, наверное, постаревшие, толстые тетки да дядьки лысые неузнаваемые, жуть. А Настю помнишь? Дружим до сих пор. Помнишь наши пластилиновые королевства? А помнишь, как мы бегали на перемене в ларек за мороженым? А как объелись на дне рождения Тани Поляковой и валялись все на полу и встать не могли – помнишь? А помнишь…
Ничего я не помнила, я доучивалась в ДРУГОЙ школе.

Для студии Хора Пятницкого и Ансамбля Моисеева дарований недостаточно. Восторги приемных комиссий «ах, какая прекрасная девочка» завершаются многозначительными, полными глубокого намека взглядами: «Восторги восторгами, но: либо взятка, либо блат – чем порадуете?»
Денег на взятку не было, но «связи», безусловно, были, хоть отбавляй – папины друзья танцовщики.
После второго искрометного тура в студию Ансамбля Моисеева – «Она точно пройдет, Толя, не волнуйся, девочка шикарная» – умирает первый поручитель, а перед экзаменом в танцевальную студию Хора Пятницкого – второй.
Мягко говоря… селяви, надежды рухнули.
На следующий год Мама хотела меня поступить в училище на фортепианное отделение. Но Фея-Крестная моя, Софья Аркадьевна, вдруг снова постучала:
- Евдокимова…
И это был уже не концерт в ЖЭКе, меня показали педагогу по вокалу из Гнесинки, где в тот год набирали экспериментальный курс для ребят после 8 класса на отделение «Актер музыкального театра».
- Вот! Там и танцуют, и поют – то, что мы любим и умеем! – щебетала Мама. Мы стали готовиться: стих-проза-басня-песня-танец…
Но, увы: «Приходите через два года, она совсем еще цыпленок, - сказала строгая Комиссия, и улыбнулась, - Как закончит школу – обязательно возьмем!» Опять селяви, как закончить школу?
Ведь экзамен по физике я не сдам никогда,
на гастроли с папиным Ансамблем не отпустят ни за что,
к поступлению в Гнесинку нужно дополнительно заниматься вокалом…
И вот, Мама принимает решение: вечерняя школа, занятия четыре раза в неделю, уроки с десяти утра,
Ура!
Знаменитая школа на Тверской «с гуманитарным уклоном» для творческих детей. Для студий ансамбля Моисеева, хора Пятницкого и хора Попова, для актеров театра Спесивцева и прочих творческих единиц.
Красавцы-мальчики-моисеевцы на переменах репетируют трюки, а нарядные-с-гастролей девицы из хора Попова, как бы нехотя, проходят мимо и пожирают их накрашенными глазами, в буфет приходит актер театра Спесивцева с крысой на плече, он запросто курит с педагогами – как бедная крыса это терпит? В нашем классе, кроме певцов и танцоров, два пловца, чемпион по прыжкам в воду, дочь дипломата и вундеркинд Юра. Мы, творческие единицы, трындели о всякой всячине, подтрунивали – и я первая! – над маленьким гением с большой курчавой головой, с огромными синими глазами с длиннющими ресницами – над художником Юрой Вустиным. Он был вылитый Пушкин, всегда светился тихой улыбкой. Юрушка, дорогой человек, я прошу, у тебя прощения! Надеюсь, что ты где-то пишешь свои гениальные картины или книги! Я не знала тогда, что твой папа-знаменитый-композитор для тебя маленького написал пьесу, потому что в детстве ты подражал голосам птиц.
Певицы пели, пловцы курили и кадрили певиц. Чемпион по прыжкам бывал с нами редко, между тренировками и соревнованиями, и, не отрываясь, читал газету «Советский спорт».
В лаборантской химического кабинета было «пед-кафе». Химичка Алиса (отчества я никогда не знала) наскоро дав задание, и, взглянув на нас-олухов через толстенные очки, гордо удалялась в боковую дверь. Через минуту класс наполнялся ароматом кофе, и из щели «кафе» тек удушающий сигаретный дым – «химическая атака». Первая парта эвакуировалась назад, кофейно-табачная муть заволакивала класс, все тонуло в никотиновом тумане – пол, потолок, стены, портрет Менделеева и его таблица, ученики, учебники, пейзаж за окном и наши мозги. Кофе приходили пить директор, завуч, учитель математики, и еще кто-нибудь, у кого нет урока. На экзамене по химии Менделеев сжалился надо мной. Я, абсолютно незамутненная знаниями, уткнулась в окно и как-то нечаянно вдруг взглянула на него... а затем начала писать нечто, мне совершенно неведомое. Сдала тетрадь и – что это было? – получила четверку.
Учитель физики и астрономии Гукайло бредил театром. Восхищался артистами-звездами, ансамблями-плеядами, беседовал с нами о драме и трагедии, и о самом для него дорогом – об Опере. Вздрагивал, вспомнив тему урока и, напевая из Гуно или Мусоргского, чертил на доске сложные формулы, схемы небесных сфер – красивыми мягкими мелками, которые привозили ему с гастролей из-за границы нерадивые ученики.
За художественные достоинства пусть ошибочных, но разноцветно представленных формул и пусть неточно, но изящно нарисованную схему солнечной системы в аттестате по физике и астрономии у меня «отлично»!
Оценку за алгеброи(ти)ческие интегралы я получила благодаря своей высокохудожественной наглости – списала все у заднепартового соседа. Друзья! Может кто-то знает, что такое интеграл? Я не знаю! Срисовала эту закорючку с циферками внизу и вверху. Все аккуратно и точно, но – вверх ногами. Комиссия проаплодировала моей гениальности твердой четверкой, и слова «алгебра», «химия-физика», были забыты навсегда, как страшный сон.
С Русским и Литературой проблем не было, никого не смущали мои сочинения в стихах, а вот История…
Историю я знала назубок,
но пыльная рябая Историчка
все путала меня, простите, с
какой-то нерадивой Ермаковой,
вопила: «Ермакова! Ты все врешь,
в истории ты – ноль, и не надейся,
каким-то чудом выучив урок,
рассчитывать в году на «пять»! – Простите,
но я не Ермакова… - Ермакова!
Какая Евдокимова еще?
Не знаю Евдокимовой – и точка!
Весь класс ревел, доказывая ей,
что я есть я! И вдруг она как будто,
очнувшись на мгновенье от склероза,
осенена внезапною догадкой,
пошла оттаивать, подозревать
меня в неермаковости… - Звонок
ее обратно ввергнул в заблужденье.
И так два года. На экзамен вновь
явилась самозванка Ермакова,
и, несмотря на знание предмета,
была уличена, и не взирая
на блеск ответов получила «хор»,
который Евдокимовой влепили.

А как я сдала немецкий? Ирина, простите, Адольфовна? Да так же, как сдала бы французский, английский или китайский – на слух.
Школьные годы чудесные,
С дружбою, с книгою, с песнею…
Отучились-разбежались.
Слышала краем уха, что девочки-певицы по-прежнему поют, а две сошли с ума: красавица-умница, дочь дипломата – от депрессии, а спортсменка – в религиозной секте, девочка-еврейка-отличница уехала в Израиль, один из пловцов потерял глаз.

встреча одноклассников…

- …Так что, дорогая одноклассница, через неделю – у Вовки Худолеева. Придешь?
- Конечно. До встречи.

- …Ну, собрались. Некоторых не сразу узнала. Еда-выпивка, ну, сидели, пили, говорили. Стояли, курили, Сергей подошел: «Какая ты красивая, можно я тебя поцелую». Ну, поцеловались, он такой несчастный и нежный. Ребята напились, подрались, Вовка руку об кого-то сломал, и еще голову ему разбили. Ну, и разошлись по домам. Сергей пошел меня провожать. Он такой сексуальный! А ты-то чего не пришла?
- У меня спектакль был.

Врешь, птичка – не было у тебя никакого спектакля. Просто в последний момент, ты празднично одетая и при макияже, запирая дверь, передумала и осталась дома.
Почему, птичка? Ведь так здорово угадывать неузнаваемых одноклассников, а тебя-то уж, не дрейфь, все узнают, ты же артистка, тебя же невозможно не узнать. Узнал же тебя в метро Гриша Амурский, если бы не окликнул, ты бы прошла мимо – да, да, да, и тебе должно быть интересно, кто развелся, кто женился, у кого когда и кто родился, и абсолютно все равно, что будут материться и в зюзю напьются, обязательно напьются те, кто писал вам – тем, что носили бантики, фартучки и спущенные колготочки – любовные послания и бил вас портфелями по головам.
Что скажешь, птичка?
Не пошла, потому что мне стыдно не узнать!
Не узнать, потом узнать и делать вид, что тетенька рядом совсем не изменилась, прятать глаза, стыдно зевать при разговоре ни о чем. Мне страшно увидеть не тех – не мальчиков и не девочек.
Не пошла, не смогла.
Не смогла.

- …Ну, в общем, ничего интересного, ты ничего не потеряла. Нажрались, подрались, разошлись… А Сергей теперь мой любовник. Провожает до работы, встречает, доводит до дома. Такая страсть! Такой роман!

и чем все это…

-…Он такой хороший, он так меня любит, такой нежный, такой сексуальный! Нет, не работает, пока в поиске...
-…Он такой хороший, он так меня любит, он такой нежный, такой сексуальный! Я пристроила его в контору ниже этажом – теперь он будет близко!..
-…Он… его уволили – с кем-то поругался. Ничего, найдем другую работу. Я его затащила на занятия танго, теперь вместе ходим на уроки и на вечеринки-милонги. Он такой…
-…Он наркоман! Он все время просит у меня деньги. Но обещает завязать ради меня, только я должна его поддержать. Конечно, я ему помогу! Он хороший, он так меня любит, он такой нежный! И такой сексуальный! Он ревнует, хочет, чтобы я была только с ним. А ты будешь в четверг на танго-вечеринке? Ну вот, мы тоже будем – встретимся, потанцуем!..

Восьмого марта наша математичка, прелестная маленькая блондинка Галина Андреевна, загадочно улыбаясь, стоит перед закрытой дверью класса. Там мальчики готовят подарки. Мы, девочки, ждем.
И вот, дверь открылась. Я бегу к своей парте мимо ярких цветных Микки-Маусов – будто игрушечные ученики – все на одно лицо, семейка мультяшных мышей, как здорово! Я бегу к первой парте к своему Микки-Маусу – скорее рассмотреть, потрогать!
А на моей парте стоит…
Большой Пластмассовый Зеленый Крокодил.
И улыбается.
Я знаю, кто это сделал.
Я знаю, кто это сделал! Но не заплачу!
Я знаю, кто это сделал!!! Но ни за что не…
Слезы брызнули фонтаном.
Крокодильи.
«Что такое?» – подходит Галина Андреевна – и на парту, как ни в чем не бывало, прыгает драгоценный Микки-Маус. А Крокодил исчезает в чьей-то руке, тихо, по-английски… но я хватаю его за хвост!
- Это мой… Мой!
Он прекрасный, зеленый, и он ни в чем не виноват!
Начался урок.
Из дневника торчит закладка, на ней «кто-то» накарябал «я тибя лублю».
Крокодил стоит на парте и довольно улыбается.
В общем, у меня теперь новый жених.
И все знают: к ней не подходи, а то Серега побьет, потому что, смотри на доску – там крупно мелом: «С + И = Л»
На уроках он пихался, щипался, плевался промокашкой, на переменах подставлял подножки, дергал за волосы, задирал платье, бил портфелем по голове, брызгался водой из клизмы, сталкивал с лестницы, писал записки с ошибками в каждом слове. Он даже пошел учиться играть на валторне в мою музыкалку. Позже он, главный хулиган над хулиганами и над Димкой Бардыкиным в том числе, любил с другом Сашкой вбежать перед физрой в нашу раздевалку, погасить свет и перещупать всех, всех кроме меня, смыться под оглушительные девчачьи визги, и физрук изгонял его с урока к его превеликому удовольствию.
Однажды на мой ковер выпало из учебника длинное-предлинное послание. Я его прочла, и еще раз прочла – ну как не прочесть, потом разорвала на мелкие кусочки и выбросила, пока не увидит Мама, и, особенно, строгий к шурам-мурам Папа.
Ну и дура! Такое трогательное объяснение с миллионом ошибок, какие бывают только в детстве.

-…Я нашла деньги ему на клинику, там все сделали, слава Богу!..
-…Все коту под хвост, прихожу, а он… Сказал «а где ты была? мне было плохо, вот я и… но если ты будешь со мной…» Очень трогательно! Его мама? Она в какой-то религиозной секте, я ездила к ней – она не поможет, увы. Его сестра? Она за мужем, у нее своя жизнь…
-…Звонили, сказали, что его грохнут, если не отдаст долг. Конечно, я наскребла ему денег! Но это в последний раз!..
-…Я не знаю, что делать! Он врывается ко мне на работу, плачет, просит денег, умоляет не бросать его, угрожает самоубийством! Он требует любви! А я больше не могу!..
-…Отвезла его в больницу на очередную чистку, все оплатила. Так глупо! У него все плохо, в крови сплошь наркота, печень-почки отваливаются, под глазами круги. Он страшно худой, сил у него нет, о постели не может быть и речи…
-… Я сказала, что все кончено – теперь прячусь. Он поклялся, что убьет, если я уйду – это никогда не кончится…
-…Передоз. Вчера его похоронила… Слушай, я не помню, а в кого он в школе был влюблен? Ой, точно – в тебя! А теперь – в меня. Был. Представляешь, и сестра его тоже недавно умерла от рака. Так что - всё…

кончилось.

…Мы встретились на танго-вечеринке.
Нет. Мы не встретились – кто этот мутный человек с бесцветными глазами?
Нет, это не он, того я прекрасно помню.
Он мне снился иногда – Белый Мальчик с синими глазами, мальчик, который меня любит.