Москвачи

Во-ку-во-ку-узнице,
…молодые кузнецы,
…приговаривают:
… пойдем, Дуня!
Русская народная песня

Мой первый диск «Разносолы» начинается «Кузницей».
Я записала это для нее – для Бабули Евдокии Ивановны.
Она слушает, как молодые кузнецы зовут Дуню во лесок, во лесок, чтобы там сорвать лопушок, лопушок…
- Под саменький корешок, ко-ре-шок! – краснеет Бабуля.
Потом смеется и затягивает:
- А Дуняша к обедне шла,
пехтерь пирогов несла,
еще курочку жареную,
да ветчину перепаренную,
два кусочка гусятинки…
И вдруг она плачет – Бабушка Евдокия Ивановна.
- Бабуля! Тебе не нравится?
- Нравится!
- Что ж ты плачешь?
…О девочке, поющей лучше всех в деревне… о цветущем яблоневом саде, посреди которого стоял длинный стол с четырьмя дымящими самоварами… о лесной тропинке, по ней ходил охотиться огромный кот-ученый Тихон… о земляничной поляне… об отце, он спрятал часы с царским гербом в кучу навоза, и наказал жене и детям, чтобы их перепрятали и сохранили; отца «раскулачили» и угнали по этапу, а часы исчезли, как сквозь… навоз провалились… о красавце Петре, который так долго ее добивался-сватался, а после свадьбы ушел, попрощавшись с женой и маленькой Шурочкой, на финскую войну и погиб… а потом к ней посватался добрейший Михаил Филиппович Фокин, и от него – Коля и Света.…
- Под саменький корешок, ко-ре-шок! – всхлипывает Евдокия Ивановна.

Все стоят вокруг, утешают Бабулю.
Тетя Шурочка – женщина-дюймовчка – маленькая, как Евдокия Ивановна, ладная такая, черные кудрявые волосы, за них выгоняли из школы – говорили: «девочка завивается, какое бесстыдство! да еще и серьги в ушах!». А глаза лучистые-лучистые. Шурочка всегда красавица: с накрашенными глазками и губками, и в таких платьицах-кофточках-юбочках, бусах-колечках и всегда на высоких каблуках.
Бабушка говорит «она похожа на Петю» и вздыхает – как молодая и прекрасная Дуся Голегузова сказала «да» своему любимому Петру и надеялась жить с ним долго и счастливо, а потом овдовевшая уехала из Понырей в Москву.
Шурочка – чертежник. А ее муж – добрейший дядя Юра – художник по текстилю, то есть он придумывает узоры для ковров. Я дяде Юре по пояс, тетя Шура, Бабуля и мама – чуть выше локтя, а дядя Коля – по плечо.
Дядя Коля похож на Бабулю, но характером – в папу Михаил Филипповича. И папина ямочка на подбородке. Дядя Коля – хозяйственник-строитель. Он управляет стройками. Он – начальник. У него есть машина и дача-папы-его-жены, которую он отреставрировал, и куда мы все ездим. Добрейший, умнейший, такой веселый и легкий Бабушкин любимый сын.
А мама моя, Светочка, младшая – вся в дедушку. Девочка-розанчик, беленькая, кудрявая, с голубыми глазами.
Танцовщица. 1940 года рождения, предвоенная.

Раньше все жили в Доме Летчиков-Композиторов на Миусах. Полдома композиторов, полдома летчиков. Дом построил Авиационный Завод, где Дедушка Миша был ценным работником.
Потом дядя Коля с семьей перебрался на запад в Кунцево, тетя Шурик с мужем – на Трехгорный вал. А мы – я, мама, папа и бабуля Дуся – на юго-запад.

В «большой» комнате накрыт Круглый Стол.
Приехала Шура с прекрасным Юрой. Слышится шум мотора – это Коля с Аллой и дочкой Викуськой.
Всем салатики, квашеная капустка, жареная картошка (Вике – без лука!), селедка под водочку мужчинам и бабульке (она с одной рюмочки хмелеет), и плюс бабушкины пироги! Потом горячее – «курица на соли», рецепт мы с папой привезли от Бабушки Маруси из Волгограда.
Дядя Коля, душа компании, поет под гитару, потом – обязательно – мамино соло, мое соло и наш дуэт с мамой. Потом – разговоры-воспоминания. Нас с Викой отправляют в мою комнату готовить концерт – у всех антракт – концерт, десерт, разъезд.

- Ой! Коля! Коля приехал! – автомобиль у подъезда, бабуля бежит встречать.
Большой радостный обед. Бабуля хлопочет, на кухне все шкварчит, бурлит и ах как пахнет. Что-то говорит Телевизор, и все говорят, а потом Дядя Коля берет гитару, мама или я садимся за пианино, и Дядя Коля запевает:
- По рюмочке, по маленькой
налей, налей, налей,
по рюмочке, по маленькой,
чтоб было веселей!
Мы поем все вместе, поем разные-разные песни, на два, на три голоса, так красиво:
«Отчего, отчего, отчего так хорошо? Оттого, что кто-то любит гармониста…», дальше – «Пара гнедых, запряженных с зарею…», потом грустная военная «Землянка», «Не пробуждай воспоминаний минувших дней, минувших дней…», потом песня про веселую Гитару, сочиненная Светиком, моей мамой, и – дядиколина «коронка» – «Рулла ты, Рулла ты, Рулла…»
Бабуля счастлива.
Дядя Коля замечательный, он – большой начальник, он любит рисовать и резать по дереву: у них на кухне резной дубовый стол и потрясающая огромная резная чудо-дверь, которая не просто открывается, а, по его замыслу, ездит на колесиках вдоль стены.
- Сынок, закрой шею, простудишься, – бабуля бережно поправляет Колин шарф.
- Я же в машине, мать!
Ее радость и гордость, садится в машину, машет нам на прощанье и укатывает по вечерней Москве.

Она неподвижно сидит на краю кровати.
- Кто там?
- Это я, Бабулик.
- Привет. Что-то мне сегодня не по себе, сердце щемит.
- Бабуля, дядя Коля…
Она резко оборачивается.
- Умер… – Бабуля обмякла, мы подхватили ее и усадили на кровать.
- Дорогая, не молчи! Поплачь, поплачь, поплачь!
Слезинка упала на щеку, вытянулась по руслу глубокой морщины, и, обессиленная, в ней и осталась.
- Бабулечка…
- … умер сынок Коля… умер сынок Коля… – слова задохнулись, распались и растворились.
Она неподвижно сидит на краю кровати, положив руки на колени.
Окаменела.

- Под саменький корешок, ко-ре-шок!
Я видела в окно, как она «остановилась».
Вышла из подъезда и вдруг как игрушечный паровозик, затопталась на одном месте – чух-чух-чух-чух, потом мелко-мелко зашагала вперед.
Потом перестала выходить на улицу, потом перестала выходить из комнаты, все лежала на кровати…
Потом…
- Бабуля, дыши, дыши, дорогая, – она послушно сделала вдох и ушла.