Лети-лети, лепесток

Мой Алексей Евгеньевич работает в кино, и мы собираемся…
- Ой, Ташкент! Как хорошо, доченька, там тепло, там такие помидоры, там такие фрукты, папа на гастролях принес мне целый таз огромной вкуснейшей клубники, я так отравилась, Ира, умоляю, мойте фрукты горячей водой! Ташкент – это прекрасно!

Алеша улетел, а я в Москве доигрывала концерты и спектакли. И в Ташкенте мне предстоит играть спектакль «Никто» и петь концерт в театре «Ильхом».
Купила маленький чемодан – «Никто» не влезает.
Купила большой чемодан. «Никто» не влезает. И брюки-юбки-кофты-зубная щетка тоже.
Мама щебечет:
- Ты едешь отдыхать! Подумаешь, спектакль да концерт! А зачем столько нот? А учебники? Французский, немецкий? Выбрасывай! Ты будешь гулять! Целых три месяца!
- Нет! Немецкий – со мной!
Наконец чемодан застегнулся.

Аэропорт, конец марта: все цветет, птицы поют, по клумбам прыгают какие-то смешные скворцы-не-скворцы, черные в желтых очках. Народ ходит без рукавов, все улыбаются. Таксисты в тюбетейках, в белых рубашках:
- Салам алейкум, сестра! Такси, пожалуйста!
- Меня муж встречает, спасибо!
Бежит Алексей Евгенич.
В тюбетейке.
Едем по солнечным широким улицам Ташкента. Так приятно и спокойно…
Почему?
Потому, что нет обвала машин на улицах, нет гигантских бездарных домов, и в открытое окно автомобиля врывается вкусный и теплый весенний ветер.
Так было в моем детстве в моей Москве.
Балкон первого этажа пятиэтажки на Челанзаре. Мимо ослик везет тележку с молочными бидонами.
- Ты же хотела «ветки в окно» – улыбается Лёша.
Да, хотела.
Все детство, живя на первом этаже хрущевки, я слушала, как ветка белой сирени стучит в окно.
Тогда это была просто сирень, просто тополя и липы. Тогда.
Теперь – я жду рождения каждой весны и жадно ловлю по городу запах лопнувших тополиных почек – мой любимейший запах!
Тогда – когда у подъезда распускался тополь и текли ручьи – мы бегали в резиновых сапогах по лужам и пускали кораблики.
Теперь, когда Весна набирает силу, зацветает сирень, вишни яблони и, наконец, липы – я тяну нос к каждой благоухающей ветке…
Да, здесь есть всё: тополя, липы, сирень, мальвы, и вот-вот зацветут розы!
Я открываю окно и…

…Лети, лети, лепесток,
Через запад на восток,
Через север, через юг,
Возвращайся, сделав круг…
Наш дом-хрущевка у метро «Проспект Вернадского», напротив Парка 50-летия Октября.
Кругом – сплошь пятиэтажки, иногда среди них попадаются, как одинокие подберезовики, девяти и двенадцатиэтажки-брежневки.
В одной из хрущевок живем мы: Папа, Мама, Бабушка, я и собачка Диночка.
Какой прекрасный день!
Я гуляю.
Я гуляю с подружками Олей Раскопиной и Светой Кокоревой у подъезда.
Света – моя старая подружка, а Оля – новая.
Новая Оля живет на месте переехавшей куда-то старой Вари в главной квартире нашего дома №69 – в квартире №1 на 1м этаже 1подъезда. А на пятом живет знаменитый музыкант-органист Гарри Гродберг, и Синий художник тоже там живет.
Повезло Оле!
Ничего, зато у нас,
в нашем четвертом подъезде, поименованные Бабушкой:
две колдуньи – соседка-колдунья прямо рядом с нами, на первом;
и колдунья-Рыбница в очках, которая продает рыбу в Гастрономе – на втором;
на третьем – «О! Никита чихнул!» – Никита Андреич;
на четвертом живут Комахи: Зина-заикашка и ее муж Комах, который каждый месяц убивает Зину топором, а Зина каждый раз, ночью, прибегает к нам и трясущимися руками, заикаясь и мигая всей собой, звонит в сумасшедший дом. За Комахом приезжают два Слона – огромные дядьки в белых халатах. Они сначала прячутся у нас в квартире – как воздушные шары, еле умещаясь на наших стульях, занимают собой всю нашу, как мы ее называем, «Большую комнату», и ждут, ждут подходящего момента, когда Комах потеряет, обязательно потеряет бдительность, которую усыпляет специальный Добрый Весельчак Пожарный – в шикарной золотой каске на всякий пожарный, сидящий нога на ногу на стульчике, прямо у комахова балкона, на площадке подъемной пожарной лестницы, без которой невозможно ходить в гости на балкон четвертого этажа. Он ведет с Комахом философскую беседу, и как только Комах вянет и перестает спорить, гость подает тайный сигнал своему другу-шоферу. Раздается гудок пожарной машины, и разъяренные Слоны бегут на четвертый этаж, гнут мощными телами лестничные железные перила, легко выбивают комахову дверь, берут Комаха и увозят его поправлять здоровье.
На пятом этаже тихо пьют Валька-трындечиха, ее-Валькин-муж, их сын Алешка-дурачок и их друзья тараканы, которые, чтобы не умереть с голоду, когда Валька с мужем в долгом запое, слоняются по всему подъезду, заглядывают ко всем соседям, и тогда весь подъезд брызгается и посыпается какой-то гадостью, и грустные тараканы, поняв, что кроме Вальки-ее мужа-и их сына Алешки, их никто не любит, возвращаются на родину на пятый этаж.
Еще у нас два садика: перед окнами, которые выходят на «двор», и за окошками – «за домом».
«Во дворе» живут только деревья и цветы, Бабуля о них заботится: поливает, окапывает, но там мало солнышка и «плохая земля» – в ней живут очень голодные земляные червяки, они съедают все на своем пути.
Зато «за домом» у Бабули большой сад-огород. Белая сирень стучит ветками в окно нашей с Мамой комнаты, рядом с белой – огромная фиолетовая сирень, она заглядывает в окно выше – к соседу Никите Андреичу. Тут же – высоченные и разноцветные мальвы, флоксы, колокольчики и золотые шары, под ними – рыжие настурции. Иногда появляются «ноготки» – тогда мы с девочками ходим «с маникюром». Очень красиво: надо послюнить ноготь и наклеить лепесток-ноготок. Правда, с такими ноготками не поиграешь, но ведь можно и просто ходить до первого подъезда и обратно. Вдоль окон на грядках растет клубника, зелень и всякая всячина. За грядками – ряд кустов белой и черной смородины, за смородиной – две вишни. Летом мы собираем урожай: я прыгаю из окошка прямо в садик, Мама подает мне миску для ягод, Бабуля из своего окна – лейку.
Мы организовали Больницу на скамейке у первого подъезда. Качели пока заняты – там Танька, Аллка и Юлька из второго подъезда. Они и старше нас на два года, играют сами по себе – ждут своего жениха Володьку Горбунова.
У подъезда всегда много народу. Мама и бабушка Таньки и Гали Бычковых, мама и бабушка Аллки, бабушка Юльки и моя Бабуля, которая, вообще-то, шла гулять в парк с болонкой Диночкой – сидят на лавочках и трындят. Места? на балконе – у дяди Вани с женой. Вот со стороны метро проплывают тетя Валька-Голубой-Вагон и ее сынок Моллюск. Голубой Вагон – потому что она очень большая тетенька, а Моллюск – по детской болезни пупырышков на лице – прекрасная тема обсуждения для добрых соседей.
Подходят мои Папа-Мама. Папа спасает Диночку от сидения под лавкой и идет с ней в парк через дорогу, а Мама зовет всех девчонок прыгать через скакалку. Скакалка длинная-предлинная, мы прыгаем по одному, потом парами-навылет, Мама тоже прыгает с нами. Потом Мама приносит вторую скакалку, и мы – это очень сложно – впрыгиваем-выпрыгиваем, впрыгиваем-выпрыгиваем – скакалки крутятся в разные стороны!
- Оля!
- Света!
- Таня, Алла, Юля…
- Обеееедаааать!
А вечером выйдут гулять и старшие ребята: Андрюшка, Галя-сестра-Таньки и Володька, Наташа Букина, рыжий Сашка Пешков, и самые взрослые мальчишки – Стасик и Сашка Маркин-хулиган, и мелюзга – Сережка и Славик-Толстый Елисеев. Мы все будем играть в «Штандер». Потом в пинг-понг до полной темноты – пока не померкнет белый шарик, похожий на маленькую луну.

- Евдокимов!
Мы с Мамой смотрим в окно – Папа, наверное, с работы идет? Нет, это соседка окликнула мужа – у нас за стеной живет дядя Евдокимов-но-Коля с женой и двумя маленькими сынишками. Они хотят дочку. Но Бабуля говорит, что скорее у них будет футбольная команда, девочка для них – очень сложная задача.
Наш двор – самый обычный московский двор.
Наш двор – это:
газоны с высокой травой, в которой можно спрятаться во время игры в прятки;
детская площадка с качелями и песочницей, где всегда много детей;
скамейки у подъездов, где всегда много родителей;
разборный теннисный стол, который собирает Папа с приятелем-соседом, и весь двор собирается на игру, а мои Папа и Мама лучше всех играют в паре, и я тоже, между прочим, хорошо играю, почти как Папа;
белье сушится между столбами на сушилке-веревке, на маленькой заасфальтированной площадке для машин, которых ни у кого нет. Только у нашего Дяди Коли – бабушкиного сына, маминого старшего брата, начальника строительства – есть машина. Мы слышим, когда она подъезжает, и Бабуля бежит встречать своего любимого сыночка. Мы обедаем все вместе, потом поем под гитару. Машина ждет своего хозяина перед нашим подъездом. В гордом одиночестве.
Вдруг в третьем подъезде у отца Сашки Маркина появилась машина и попыталась встать на, как показалось ей, законное место. Безобразие! Ужас! Скандал! Женщины взбунтовались. Белье победило – машинка-копейка скромно встала сбоку под гостеприимным старым тополем.
Потом купили машину Бычковы-продавцы, потом отец Володьки, прораб, потом еще кто-то, потом уже какой-то новосел, потом те, кого мы уже и не знали и не запоминали вовсе, потом… Потом машины стояли уже плотно, толкаясь, бок о бок, в грязной жиже и рытвинах на газонах, когда-то густо и очень красиво заросших цветами и травой, потом…
Потом было потом.
После Детства.
- Ира! Выходи! Теть Свет, а Ира выйдет?
Я стою у открытого окна в Ташкенте.
Цветет сирень, в окно заглядывают голуби, левкои и золотые шары.
Теперь я знаю, где мое детство – оно переехало в Ташкент.
Переехало, как Варя из 1-го подъезда.
- Ира! Гусь!
Мама и Папа зовут меня домой.
- Иду!

«Лети, лети, лепесток,
Через запад на восток,
Через север, через юг,
Возвращайся, сделав круг…»
Я гуляю.
Только гуляю одна.
Как будто все ушли на обед.
Или спрятались, а я осталась – я вожу.