Калейдоскоп

Мы долго готовились.
Ездили в Большой Детский Мир за «ранцем» – специальной сумкой с двумя лямками, чтобы носить на спине. Потом – в большой магазин, где живут учебники, тетрадки тонкие и толстые, карандаши цветные и простые и еще много-много чего.
Интересно, если я теперь все время буду учиться – читать, писать, считать, а еще играть на пианино, танцевать и петь, то когда же я буду смотреть в Калейдоскоп? Я люблю долго-долго разглядывать, как танцуют в нем мои пуговицы и бусинки. Вечером на диване, направив на лампочку донце его волшебной трубки.
Мама по вечерам что-то шила.
Однажды после лета, когда деревья стали золотыми, я проснулась от маминого:
- Ирочка, доброе утро! Первое сентября!
И увидела на стуле у кровати новое платье: коричневое, с юбкой в складочку, с кружевными как снежинки манжетами и воротничком, похожим на мое любимое мороженое «с розочкой»; и белый фартук, он завязывался сзади на большой бант – Мамой сшитый наряд! Рядом лежали белые эластичные колготочки и белые туфельки, привезенные папиной сестрой с американских гастролей.
Бабушка, Папа и Мама смотрели на меня, а я смотрела на себя в огромное зеркало.
- Ира! Колготочки надо подтягивать!
Я запомнила это мамино указание.
Спущенные гармошкой колготки моих одноклассниц ир, надь, маш и многих других, были мне тогда не понятны.
Уже артисткой на сцене московского ТЮЗа в роли КБМ (курочки-березки-мышки) в спектакле «Два клена», который видела еще в детстве, в костюме той же давности – в платье, расписанном масляной краской и в хлопчатых-в-рубчик-колготках-которые-просто-ну-не-возможно-подтянуть!!! – в колготках миллионов советских девочек! – стою и слышу громовые раскаты:
КОЛГОТОЧКИ
НАДО
ПОДТЯГИВАТЬ
А как? Если они не имеют формы и сразу напузыривают коленки и сползают гармошкой по ноге? Господи! Как прекрасно, что Мама и ее подруги, гастролируя за границей, навезли дочкам разноцветных эластичных колготок, которых ни у кого в СССР тогда не было – все ходили в х/б в рубчик. Это было… Это было несчастье.
И вот…
Мама – прекрасная блондинка в цветном батничке и брюках-клёш, в туфлях, которые мне пока велики, на высоченных модных широких каблуках,
я – такая распрекрасная,
и гигантский букет гладиолусов –
пошли в Школу.
Много раз мы проходили мимо, когда шли в гости к дяде-тете и Тане Маркиным.
- Скоро в школу, – говорили мамы.
- Да уж, – качали головой папы.
Ах, эти бесчисленные белые, белые, белые бантики-фартучки-рубашечки, белые и красные гладиолусы, красные-желтые-розовые георгины, разно-разно-цветные астры, пестрые, еще совсем легкие, летние праздничные маминобабушкины платья – все это кружилось, бурлило, менялось местами, как бисерные узоры в моем калейдоскопе!
И вот этот огромный калейдоскоп уходящего лета, вдруг, прорвался и стал стремительно утекать с площади по тропинке, с зеленой горки по дорожке, вдоль красных и золотых деревьев, за угол, становясь все строже, оставляя разноцветных взрослых позади, а белоснежные бантики, белые рубашечки шли друг за другом парами, белой ниточкой, поднимались по ступенькам и входили в распахнутую дверь Школы №256, потом хвостик белой змейки исчез из виду, и дверь закрылась.
Осень пошла учиться.

Теперь мы с Таней и всей нашей группой-подготовишкой в одной школе в одном классе «1а» у учительницы Людмилы Михайловны. Не знаю, как она справится – нас в классе тридцать восемь!
В садике нас воспитывали Анна Михайловна и Анна Григорьевна, а еще приходили нянечки для усмирения.
Анна Михайловна была тихая и добрая.
Анна Григорьевна – «строгая», как-говорит-Мама и «злая», как-говорю-я. В тихий час она сидела и смотрела, кто не спит. Мы делали вид, что спим – никто не хочет до конца дня стоять в углу. Спим – значит, не видим, как Анна Григорьевна двумя руками поправляет сисины домики. А еще Анна Григорьевна «В целях экономии!» прятала от нас туалетную бумагу. Мама сказала:
- Ну что ж, нужно ее хорошо попросить! Скажи...- и выучила со мной нужную фразу.
Я подошла и сказала.
Забирал меня в тот день из садика Папа.
- Ага! Папа Евдокимовой! – Анна Григорьевна поставила руки в туго обтянутые очень внушительные боки, – Это безобразие! Вы знаете, что сказала Ваша дочь?!
Папа поднял левую бровь и грозно сверкнул на меня глазом:
- Что?
- «Дайте мне бумажку вытереть…»…
Папа поднял правую бровь:
- Что?
- Что-что! Какашкувотчтосамизнаетечто! И если подобное повториться, то…
- То что? – улыбнулся Папа.
- Выгоним её из детсада!
- Сказала Настя: «Як удастся» - Папина присказка на все случаи обескуражила возмущенную Анну Григорьевну,
И потом дома Папа, Мама и Бабуля весь вечер хохотали и пели под балалайку про тонкую рябину и женатого гармониста...

Новая Людмила Михайловна, нарядная и веселая, сидит за первосентябрьским столом-клумбой.
- Здравствуйте, дорогие дети! Поздравляю – вы теперь большие! – «ш» Людмилы Михайловны очень похоже на шум Моря, с которым мы очень подружились, когда я еще была совсем маленькая, шшш, шшш, когда я была с Папой и Мамой на море, на длииииинных гастролях в Адлере и Сочи …шшш…
– шшш. Вы, дорогие мои, теперь не просто дети, вы уже не подготовишшки. Вы – пришшшли учиться в шшшшколу, вы – шшшкольники. Вы – первоклашшшшш…шшш…
Море… Я моря не боюсь – у меня есть надувной круг! Адлер, Сочи, мне уже целых три года. Огромный балкон гостиницы, чемодан с вещами, в котором я могу копаться весь день, мама открывает чемодан и уходит, а когда возвращается – я, очень нарядная, сплю, закопавшись, в вещах. Блины с икрой – сын маминой подруги плохо ест, и меня ведут в соседний номер в гости к Тимке и сажают рядом за стол, чтобы он видел, как надо есть, а я-то уж конечно ем – блины с икрой я очень люблю! Потом можно покрасоваться – походить по балкону в модной юбке из моего сдутого резинового плавательного круга. А вечером, наверное, помогу маме выступать – она, если кто-то из артистов не успевает переодеться между танцами, выпускает меня на сцену, и я с оглушительным успехом пою «я чужая, я жена чужая и не быть тебе со мной»… А потом – опять купаться на море… Ой, волна, я канула…

Вот. Теперь вместо двух Анн, Михайловны и Григорьевны, нас будет воспитывать одна Людмила Михайловна. Целых три года.
А Наталья Геннадьевна, у которой я уже год учусь играть на пианино и рисовать музыку, будет со мной еще дольше, целых семь лет, за меньше научиться играть на пианино невозможно.

После школы праздник продолжается – нас встречают родители, мы едим мороженое и фотографируемся.
А дома – сюрприз.
Входим с мамой в комнату и…
Ах!
От пола до потолка на откуда-то появившихся полках стоят все мамины свинки!
Вся мамина коллекция! Свинки, приехавшие отовсюду – со всех гастрольных городов и стран Мамы, Папы и всех их многочисленных друзей!
Теперь наши свинки не будут скучать в темной коробке в кладовке, а будут красоваться у всех на виду:
вот маленькая деревянная Свинка-перечница с дырочками в пятачке,
вот разноцветные стеклянные свинки из Югославии – их нужно брать очень осторожно,
вот Свинья-Певица в декольте, тоже из Югославии, от тети Лены,
вот большая Свинка-Повар из Израиля,
а вот Свинка-Курилка в смокинге из Германии – мы зажигаем маленькую сигаретку и Курилка гордо пускает дым круглыми колечками,
а самая главная, первая мамина свинка Хрюша – подарок подруги маминого детства: девица, в зеленом платьице, в белых носочках и черных туфельках…
ВСЕГО – 200!!!
Папа гордо стоит в дверях комнаты.
Оказывается, они долго готовили этот сюрприз, вымеряли размеры, мама начертила схему, и папа должен был все выполнить. Папа заказал ЖЭКовскому слесарю кованые держалки для полок, которые он уже сам шкурил и красил. Работа кипела. Но так, что я ничего не знала.
- Ну как, Гусынька? Фокина, как?
- Ура, Па! – я визжу и хлопаю в ладоши.
- Евдокимов! Просто прекрасно! – сияет Мама.
- Это ж по полдня теперь будем пыль вытирать, – качает головой Бабуля.
Внимание, внимание! Теперь, кроме подушки Гнома Вахмурки, подушки-Божьей Коровки, Рыжего огромного Мишки и кукол Лены, Насти и Кати учить уроки, сдавать экзамены по сольфеджио будут и свинки! Что такое! Тихо, тихо, тихо! Да, да – все до одной!