Новеллы Бориса Петрушанского
крохотная сенсация в мире искусства
Однажды не самую популярную галерею в отдаленном квартале Парижа посетил одержимый искусством Франсуа Миттеран. Среди множества картин его внимание привлекла работа тогда еще малоизвестного художника-эмигранта Олега Целкова. Под картиной был прилеплен крохотный ценник с астрономической суммой. Президент порылся в бумажнике, спросил охрану и сопровождавших министров – денег не хватало. Позвонив жене, Миттеран услышал, что прежде необходимо купить диван теще, оплатить садик дочке, пошить сыну школьную форму. С каждым словом жены разыгравшаяся мечта президента становилась все несбыточней. К счастью или наоборот в галерее находился художник, Олег Целков. Он ругался с галерейщиком, тот требовал срочно выплатить долги по аренде, иначе картины Целкова уйдут в залог и будут проданы за бесценок с молотка. Тут подошел Президент с министрами, пожал руку художника-эмигранта и стал нахваливать картину. Хозяин галереи восторженно и смущенно кивал, испытывая родственную сопричастность, он ожидал что Целков совершит мучительный, но красивый жест: «Да что вы, дорогой президент, эта картина не стоит Ваших похвал» – и подарит Миттерану свою мазню, а завтра об этом напишут в газетах.
Утренние газеты действительно за один час прославили галерею, как с цепи сорвались: «У президента Франции не хватило денег на картину русского художника!!!»
Целков, то ли плохо знал Миттерана в лицо, то ли из принципиального диссидентского апломба, оказался неумолим:
- Покупайте, если можете. А нет – до свидания!
За неделю у него скупили все – от масла до почеркушек на салфетках, еще бы – какой богач откажет себе в радости купить то, что не потянул президент Франции.
Карнавал Неисцелимых
Его встреча с двадцатилетней его любовью – чуть более двадцати было им тогда, чуть более двадцати они не виделись. Их любовь выросла скорее в их воспоминаниях, случилась с теми с ними молодыми, которые сами не успели ее прожить. Оба художники, вместе учились, никакой жаркой связи особо не было – яркий взаимный интерес, резко прерванный ее эмиграцией. Они ожидали, что все вот-вот случится, но вот-вот случился ее поспешный отъезд в Израиль. С какой же страстью укутался он в эту встречу через двадцать лет, в так внезапно и щедро возвращенную юность. Оба маленькие, в темном и резком колоре – они походили на пиратов – пиратами и были, пойдя на взаимный абордаж, на захват своей молодости, уснувшей и вдруг проснувшейся.
От нее веяло свободой – двадцать лет вне совка, да еще художница… эту свободу, по-своему спасенную непрерывной творческой работой, сохранил и он.
А я был влюблен в них обоих.
Следующую встречу они назначили в Венеции в феврале, в дни карнавала.
У нее шалила щитовидка и нешуточно – серьезные лекарства стали постоянными спутниками. Но в Венеции она про все забыла – лекарства были не нужны, пока не произошла эта встреча с соотечественниками, тоже эмигрантами. Разговор ни о чем, обычный ужин, но ей стало плохо.
- Эти люди – рабы. Я двадцать лет смывала с себя жуткий коммунальный запах совка, и сейчас он хлынул в полной мере – из речи, манер, мировоззрения – я отравлена.
В гостинице он вызвал скорую, за ней прибыл катер с санитарами и под сиреной на полной скорости унес ее в огромный госпиталь к Набережной Неисцелимых.
Он ночевал там три ночи подряд – на диванчике в холле-галерее. А днем ходил на карнавал.
В толпе масок часто видел Доктора Смерть, страшного длинноносого в долгом плаще – врача-хирурга из того же госпиталя.