Что сказал ирландец

А ей бережок глаза пережег
и высолила их синь
Барашками белыми ей на лоб
легли ее сорок зим
И ветер дыханье унес и слез
тоску заглушил прибой
И ангел белый, как альбатрос
забрал, наконец, с собой

Моряк был жгучий брюнет.
Три дочери-погодки, как корабельные склянки отбивали срок его счастья с той, кто, ожидая его, смотрела на море.
Вернувшись из первого похода, он встретил ее с годовалой дочкой на руках: отцовы черные локоны, а синие глаза – в маму, и в море, на которое она смотрела:
- Море в ветреную погоду у любимой моей глаза, – бормотал моряк, уходя в новый поход.
Еще через год – снова дочка, и те же черные локоны, те же синие глаза.
Моряк вернулся не один, с ним спасенный в кораблекрушении у марокканского берега друг-ирландец, рыжий, как зимний закат над морем:
- Везет тебе, и на берегу не тоскуешь о море, и море смотрит на тебя глазами жены, – позавидовал ирландец.
Она, правда, этого не слышала.
А когда утром оба уходили, моряк поднял уже свой парус:
- Море в ветреную погоду у любимой моей глаза…
Друг замешкался на пороге и шепнул ей что-то, моряк не слышал, что.
Она смотрела на мужа, и чужие слова ирландца тут же унес ветер, она лишь мельком взглянула на гостя.
Но ирландец чуть не утонул в этом взоре, во взоре, который на год разлуки вбирал образ любимого.
- Эй, не мешкай там, - крикнул моряк, - и они с ирландцем ушли в море.
По возвращении, она ждала с двойней.
Черные локоны, рыжие локоны, синие глаза.
Рыжая родилась второй, пятью минутами позже.
- Тоже замешкалась, поди, - горько усмехнулся моряк. – Или, может, ты ослепла на закатном солнце?
- Да нет, - сказала жена, - хотя я и впрямь вспоминала твоего ирландца, его слова.
- И что же он сказал?
- Слова тут же унес ветер, я так и не вспомнила.
Но моряк не поверил ей, и если кто-то спрашивал о дочерях, то отвечал:
- У меня три дочери.
А ирландец сказал… Ну, вы знаете, что – зачем повторять?