Барселонские лимоны

 

5-16.11.23 – Испания

А в Ромкин день я и не вспомнил, когда в Жироне случайно свернули в улочку, где на лестничном спуске была раскинута дорожка по случаю местного кинофестиваля, и я прошел по ней «зайцем», как когда-то рядом с Ромкой в Питере. А вспомнил уже у маяка в Малаге, аукнулась фотография Ромы у другого маяка – маякнул, Роман Борисович.

И что бы я рассказал ему об этой поездке?

Как вез нас ночным Питером в аэропорт Петя Демидович, как через Стамбул летели в Валенсию, где нас выгуливала прекрасная Нина, как на соборной площади мы завтракали: я – кофе и бутер с хамоном, а Ира – чуррос с горячим шоколадом, мимо шли валенсийцы в национальных костюмах по случаю городского праздника. Как вечером Нина привезла нас в дом под Аликанте, где друг Борис уже ждал у мангала с жареным мясом, а наутро всем интернационалом мы осматривали оливковую рощу, готовясь к сбору оливок. Как Боря отжал первое масло и по этому случаю мы обмазались оливковым жмыхом. Как навестили дом Франциско, где росписи учеников Гауди. Про Барселону, где мы искали уготованный нам Русским домом хостел – черт, как его найти без навигатора при отсутствии интернета, а потом как найти ресторан по указанной точке – но на площади, как шесть лет назад сидел со своим банджо Миха. Как на фуршете после показа «Лорика» Анна Силюнас призналась, что приняла меня за партработника, а пока шел показ мы гуляли с Ирой по набережной. Как новые друзья Анна и Алексей отвезли нас в свой дом в горах (снова горы) над Барселоной. Как ездили в храм Монсерат и в Жирону. Как хороша и строга была вечерняя месса в Кафедрале Малаги, и утренняя прогулка на море, мимо маяка, с желанием пообедать жареными гавросами – как когда-то в Греции с тобой, дорогой Рома, но ресторан на берегу закрыли в сиесту. Поездка в ночную Гранаду, отель на горе с видом на Альгамбру. Показ «Лорика» в Гранадском Университете, горячее благодарное обсуждение. Обо всем этом я расскажу моим студентам. И о чудесном концерте Иры, как кричали браво и танцевали в зале – Ира жгла. Раннее такси на автовокзал, самолет из Малаги, четыре часа ожидания в Хельсинки, в тревоге, что закроют границу. Девочка с собакой, которую мы бросили на границе. Утренний снежный Питер. Как сохранить тепло этой поездки?

Вот, Ромка, такой был у нас трип.

А на следующий день по приезде – съемки в военной комендатуре, тюрьме в центре Питера. Марширующие солдатики, упражнения по штыковому бою прямо у моего киновагнончика – Кафка.

Вот эта история.

 

БАРСЕЛОНСКИЕ ЛИМОНЫ НА ПИТЕРСКОМ ПОДОКОННИКЕ

Эти лимоны срезал в своем саду Алёша Курбатов – мы уже сидели в машине, ожидая, что он отвезет нас в аэропорт.

Впереди рейсы и переезды: Барселона – Малага – Гранада – Малага – Хельсинки – Петербург, позади: Петербург – Стамбул – Валенсия – Casa de la Porta (дом Бориса в Хионе) – Аликанте – Барселона.

Борис позвонил в начале августа:

— Лёша, Ира, я приглашаю вас к себе в Испанию собирать оливки – это рабочее предложение, поэтому все расходы на дорогу и проживание я беру на себя.

Тогда я подумал: а что если из Испании возвращаться через Израиль, дать там ряд концертов, показать фильм, искупаться в море, поскольку у Ирины совсем не было лета… но это существенно дороже, чем сразу из Испании возвращаться в Питер, а Борис, конечно, прекрасный и щедрый, но вряд ли он ждет такого дополнения к своему предложению, однако:

— Боря, спасибо за прекрасную возможность позднеосеннего отпуска, но можем ли мы вернуться через Израиль? Разумеется, расходы сверх запланированных тобой, берем на себя.

— А сколько там получается, если через Израиль?

— Почти две тысячи евро.

Боря сказал:

— Давай будем это считать вашим гонораром, вы же ко мне на работу едете.

Прежде с Борисом мы виделись всего три раза.

 

ОТ БОРИСА К БОРИСУ

На полке над письменным столом среди прочих памятных сердцу драгоценных мелочей сложенная вдвое картонка с надписью «ПАСПОРТ – ИСПАНСКОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ», на лицевой стороне нарисован крылатый ослик, прыгающий в цирковое кольцо. На обратной – надпись от руки: «Злобину Алексею разрешено въехать в Испанию для ознакомления с культурой, географией и историей этой и других стран. Путешествуйте, Алексей!!!» И подпись «Борис Петрушанский».

Нас познакомил режиссёр Михаил Богин, ему я благодарен за две огромные встречи моей жизни – с Алексеем Германом и Борисом Петрушанским. Михаил Богин тогда получил заказ разработать рекламную кампанию для испанской фирмы, поставляющей в Россию оливковое масло, мы с Борей должны были придумать игровой фестиваль на испанскую тему – тогда-то и был нарисован этот паспорт, при самой первой нашей встрече, когда выяснилось, что Борис Петрушанский работал когда-то на телевидении и хорошо знал моего отца. И день рождения у обоих 1 января, и книгу отцовских дневников «Хлеб удержания» впоследствии оформлял Боря, а также книгу «Яблоко от яблони» — об Алексее Германе и Петре Фоменко. И детектив-балет на стихи Иосифа Бродского — наш совместный с Борей спектакль, потом он превратился в моноверсию, за которую Борис получил приз «Лучшее художественное решение». А потом мы взялись за создание моего сборника стихов. Борис придумал концепцию, разделил все тексты по темам: «Город», «Железная дорога», «Театр». В крохотном блокнотике, который всегда носил с собой, набросал эскиз книжки. Теперь я должен был распределить все тексты по предложенным Борей циклам. На это ушло больше месяца. 30 декабря 2017 года я закончил работу и потянулся к телефону, чтобы позвонить Борису, телефон зажужжал под моей рукой, на дисплее высветилось «ПЕТРУШАНСКИЙ ЕВГЕНИЙ» — его сын сообщил мне, что ночью Боря умер.

Спустя семь лет выйдет первый маленький сборник с иллюстрациями, первое его представление состоится в Испании, и первые экземпляры «книжки с картинками» будут подарены в Casa de la Porta – испанском доме Бориса Соколова. А книжка эта родится так, как написано в коротком предисловии: «Как-то на выставке Наталии Клёминой под шум грозы за окнами галереи я прочитал несколько стихотворений. Листки остались на пюпитре. Через неделю Наталия Николаевна вернула их мне с иллюстрациями». Наташа Клёмина – однокурсница Бориса Петрушанского, и написанное от руки название книжки «Прогулка» будет похоже на название нашей первой с Борей книги «Хлеб удержания».

В августе 2017-го года Борис привел меня на день рождения актрисы Лены Спиридоновой в большую квартиру на углу Восстания и Рылеева – декабристский намек. Было много гостей с хорошими лицами, кого-то я знал, кого-то нет. В кабинете Лены стоял только что подаренный большой сказочный портрет Бори Петрушанского в царской короне:

— Это царь Соломон, правда на Борю похож? – Лена обняла Бориса, — это Вадик Васильев нарисовал.

— Как он? – спросил Боря.

— Вот новый этап в творчестве – рисует библейских персонажей.

Пошли к столу, потом курили на балконе под августовскими звёздами, потом кому-то почему-то я рассказал мою любимую историю про Микеланджело Антониони, услышанную когда-то от Сергея Соловьева: о неравном браке великого режиссёра с помрежкой, смеялась вся Италия, а потом эта молодая женщина десять лет вытаскивала Микеланджело из тяжелейшего инсульта, и он снял еще один фильм – четыре новеллы о первой любви. 

За спиной кто-то заплакал, я обернулся:

— Приятно познакомиться – Лёша, а почему вы плачете?

— Взаимно, Лена, вы обязательно должны прийти к нам в гости в мастерскую Вадика Васильева.

— Почему обязательно?

— Потому что рассказанная вами история – про него, про Вадима.

Я пообещал непременно прийти, и утром мучительно вспоминал, кому и что я вчера обещал. В трубке среди прочих контактов значилось незнакомое имя Булена, я перезвонил, уточнил адрес, и на следующий день мы с Борисом пошли в гости к Вадику Васильеву и Булене.

Многокомнатная мансарда-мастерская на Петроградской стороне окнами на Карповку и Большой проспект, с террасой на крыше и двумя сапфироглазыми близнецами-сейшилами – Симой и Моней – они, уютно урча, встречают нас при входе и ведут по дому на экскурсию: повсюду картины и декор-коллажи – наборы старинных ключей, колокольчики, музыкальные инструменты, сотни художественно распределенных мелочей – загляденье. Большинство картин в абстрактно-декоративной манере, десятки эскизов к анимационному фильму «Заступница» – русское средневековье, но вот мы заходим в зал с выходом на террасу, и со стены на нас глядит большой двойной портрет Авраама и Сары, а на полу составлены еще не развешанные: царь Давид, пророк Иеремия, Иоанн Креститель, Илья и Елисей, моавитянка Руфь, Рахиль и Лия, Иосиф Прекрасный – невероятной силы, глубокие, приснившиеся наяву. Вадим, прихрамывая, подошел к составленным у стены портретам, и один за другим взглянули на нас эти библейские лица.

— Это Вадик пишет после болезни, - сказала Булена.

Вадим – театральный художник, воспитанник легендарного Бориса Понизовского, ученики которого стали интереснейшими художниками и режиссёрами – дети питерского андеграунда. Вадим и Булена – друзья Славы Полунина, это они придумывали и оформляли его знаменитую «Мельницу», культурное гнездо во Франции. Когда Вадим работал с Виктором Крамером в театре «Балтийский дом», случилась трагедия.

Шел нервный прогон спектакля, режиссёр гнал, требовал каких-то сложных переделок декорации, монтировщики куда-то разбежались, а нужно было переместить тяжелый постамент, Вадим попытался, что-то надорвалось в животе, он упал.

Оторвавшийся тромб ударил в голову. Запоздавшая «скорая» помчала из театра в больницу на Вавиловых, прозванную питерцами «Третья истребительная». Вадик в коме, растерянный нейрохирург сказал, что шансов нет, и, если он выживет, будет овощем.

И вот тогда из небольшого германского аэропорта вылетел частный самолет с врачами на борту, их уже ждали в «Пулково» две реанимационные машины, под сиренами и мигалками они рванули к «третьей истребительной», через час маленький самолет вылетел в Германию с Вадиком на борту, а там в лучшей нейрохирургической клинике уже стояли в полной боевой готовности лучшие врачи – Вадика спасли, и через месяц реабилитации он вернулся в Питер.

Экстренный рейс маленького самолета стоил семьдесят тысяч евро.

Это брат Булены, Борис Соколов, не раздумывая, принял решение о срочной эвакуации из «третьей истребительной» в лучшую нейрохирургическую клинику Германии.

Закончив институт Бонч-Бруевича с инженерной специализацией, Борис Соколов в девяностые годы довольно успешно работал в области программирования, женился, родилась дочка Полина. Она была маленькая, когда ее мама, жена Бориса, исчезла. Она поехала на неделю кататься на лыжах в Финляндию, и через неделю не вернулась, и через две тоже – ни звонков, ни телеграмм, в отеле сказали, что выехала. Российская милиция и финская полиция ничего не обнаружили. Что случилось – упала на склоне, утонула в снегах? Похищена? Убита?

Безвестность страшна, Боря ушел в депрессию, запил, потерял работу, средства истаяли, за маленькой Полиной присматривали сестра Булена и дедушка с бабушкой. И вдруг звонит как ни в чем не бывало жена:

— Боря, я в Германии, ни о чем не спрашивай, бери Полинку и приезжайте ко мне.

Булена с Вадиком и дедушка с бабушкой скинулись на билеты, Боря взял рюкзачок с зубной щёткой и детскими вещами и полетел в Германию. 

Там ждал ушат обжигающей холодом правды. Жена Бори давно хотела свалить из Рашки, найти богатого иностранца и зажить по-человечески. Но иностранец не нашелся, в Германии ей предложили социал и семейное общежитие, если она подтвердит «целостность семьи». Вот для этого ей и понадобились Боря с Полинкой.

Их поселились в разных концах коридора семейного общежития для мигрантов. Полину пристроили в садик. Борис не ушел в повторную депрессию – уже не было страшной безвестности, а была горькая реальность измены, и что-то нужно было с этим делать. Возвращаться домой? Но там все уже порушено, а уж если что-то начинать с начала, то лучше здесь, куда судьба привела.

И Боря пошел волонтером в дом престарелых учить немецких старичков рисованию.

В тот же интернат ходила скромная немецкая девушка – она занималась с постояльцами вязанием и лепкой. Ее милосердное обхождение с пожилыми людьми очень тронуло Борю, они много времени проводили вместе в общих занятиях, и, наконец, Боря позвонил Булене:

— Лена, кажется, я влюбился – она такая добрая! Но не могу же я сделать предложение, что я предложу ей – комнату в семейном общежитии? Что мне делать?

И Булена дала брату простой и мудрый совет:

— Открой ей свои чувства, не преследуя никаких целей – любой девушке это будет приятно. Кстати, как ее зовут?

— Рут.

— Это имя означает «верная», удачи, брат!

И Боря открыл Рут свои чувства.

Он же не знал, что она из богатой семьи, и ходит на волонтерскую работу исключительно по зову сердца.

Родители подарили им на свадьбу дом в Ахене, маленьком германском городке на границе с Бельгией и Голландией, а заодно отель – нужен же молодой семье бизнес, который будет их поддерживать.

Боря позвал Булену и Вадима знакомиться с невестой и заодно осуществить дизайн этого дома – они же оформляли «Мельницу» Славы Полунина. И Вадик с Булешей учудили в доме новобрачных райский рай.

Боря и Рут решили их отблагодарить, но не зарплату же платить родственникам. А Вадик тогда увлекался керамикой, и Боря с молодой женой придумали классный подарок:

— Лена, мы хотим подарить вам большую муфельную печь для обжига керамики.

— Боря, спасибо огромное, но вспомни, пожалуйста, нашу с Вадиком двушку-хрущёвку – куда там ставить муфельную печь?

— Я перезвоню.

Перезванивает:

— Мы с Руточкой посовещались и решили предложить вам следующее: продавайте вашу хрущёвку и найдите квартиру-мастерскую, куда поместится муфельная печь, недостающие средства мы добавим.

Недостающие средства – это примерно еще четыре таких хрущёвки, и ещё прикупили квартирку на Энгельса под сдачу – должен же быть какой-то постоянный доход у семьи художников.

Вот они-то, Борис и Рут, выслали тот самый маленький самолет, когда с Вадиком случилась беда.

А потом пришла Наташа Петрова, режиссер-мультипликатор, и предложила Вадику работать над фильмом «Заступница». Вадик был не уверен – рука почти бездействует, но Булена настояла, и Вадик взялся. А работа художника в анимационном фильме – это сотни эскизов, прорисовок, деталей – за несколько месяцев рука вновь обрела навык, но тема сменилась – к Вадиму пошли толпой библейские персонажи.

— Надо вас обязательно познакомить с моим братом Борей, — сказала Лена.

Зимой брат-Боря приехал навестить сестру и родителей, мы застольничали в мастерской, Боря попросил меня прочитать с листа любимый им рассказ Чехова «Сапожник и нечистая сила», и слушал взволнованно.

Я увидел у него в пиджачном кармане маленькую красивую авторучку, Боря перехватил взгляд и тут же подарил ее мне.

Потом был ответный визит перед отъездом в Германию – к нам на Васильевский остров. Боря гладил наших котов, Ира спела несколько немецких песен.

Весной, когда я выпускал режиссерскую версию фильма «Лорик», Боря прислал конверт = 500 евро – на гонорары музыкантам.

Потом у Бори случилась беда – после противоковидной прививки началось осложнение у его дочери Полины, и она слегла, и не встает. Так же пострадал от прививки кинорежиссер Андрей Звягинцев, я видел его интервью в инвалидном кресле, но потом его вылечили каким-то чудесным средством – узнать бы, каким.

Чертова пандемия, 20-го марта 20-го года утром мы с Ирой получили трехлетние литовские шенгены, вечером должны были лететь на гастроли в Латвию, но днем закрыли границы – мир захлопнулся на два года, потом сразу началась война. На трехлетние шенгены мы однажды успели проскочить через Эстонию в Латвию, где я показал «Лорика», а Ира дала концерт, и оттуда в Грецию на десять дней. Это в августе, в сентябре все прибалтийские границы с Россией закрылись. В марте этого года наши шенгены закончились. Да и куда полетишь – ни одного прямого рейса в Европу больше нет, только через Стамбул, Ереван, Тбилиси – а это безумно дорого. Но все-таки необходимо иметь в загранпаспорте шенгенскую визу – а вдруг?

 

И тут на поле нашей истории выходит еще один игрок-форвард – Татьяна Пигарева.

К Секретарю испанского культурного центра Сервантеса в Москве меня в 2005-м году направила Светлана Андреевна Долгополова, хранитель усадьбы Мураново, связь проста: Мураново – поместье Тютчевых-Аксаковых-Боратынских, а Таня Пигарева прапраправнучка Тютчева, испанист, друг Педро Альмадовара, а заодно всех королевских семей и лучших людей Европы и не только. Сам испанский король вручил Тане почетное гражданство за выдающийся вклад в культуру Испании. А я тогда писал киносценарий на испанскую тему, и Светлана Андреевна сочла полезным нас с Таней познакомить – первое знакомство сразу проросло семейной дружбой, выяснилось что муж Тани, Аркадий Левин, ставил с Ириной Евдокимовой выпускной спектакль, поскольку его мама, Флора Яковлевна, была у Иры педагогом в Гнесинском училище, а я знал Аркашу еще по пробам в Германа на «Трудно быть богом» — в общем, тесен мир.

За годы бурной жизни нашего творческого союза «Артгнездо» мы с Ирой объездили немало стран с гастрольными и фестивальными вояжами, но в Испанию как-то не довелось. Нас даже приглашал к себе в Мадрид священник Андрей Кордочкин выступить у него в приходе, и были еще какие-то завязки, но побудительная причина не возникала. А в том августе 2017-го года, когда через Борю Петрушанского мы познакомились с Вадимом и Буленой, я заехал к Тане Пигаревой в центр Сервантеса на чашку чая и узнал, что в сентябре она едет в Мадрид. Оказаться в Испании в одно время с Татьяной – мечта! Кто еще сможет так глубоко и всесторонне познакомить на с этой прекрасной страной. В сентябре мы были в Мадриде, выступили в приходе у отца Андрея, а через день он освящал небольшую квартирку Тани в мансарде возле площади Майор. 

— Есть ли в доме иконы? — спросил отец Андрей.

Таня достала из сумочки бронзовый образок, и отец Андрей отслужил чин освящения жилища, потом сказал:

— Как знаменательно, этот образ великой княгини Елизаветы Фёдоровны, она, иностранка, всю свою жизнь посвятила России и приняла мученический венец вместе с царственными страстотерпцами.

— Кстати, крёстная моего прадедушки, — сказала Таня.

В дополнение к Мадриду Таня организовала нам тогда выступление в большом зале Гранадского Университета, а из Гранады мы полетели в Барселону.

Тогда в Барселоне начались волнения – Каталония хотела отделиться от Испании – толпы барселонцев с флагами и трубами шли по Гранде Виа. Мы смотрели на эту праздничную толпу с балкона, рядом с которым было гнездо попугаев, и когда многотысячная толпа прошла, попугаи заскандировали лозунги демонстрантов. Приближался день референдума, на который у Ирины был назначен концерт. Каталонская полиция отказалась обеспечивать порядок – она была заодно с барселонцами, но в порт вошел огромный лайнер, борта которого были разрисованы картинками из популярных мультиков – в этом корабле ждала приказа мадридская полиция. На концерт Иры вечером 30 сентября 2017 года пришло всего десять зрителей – вдесятеро больше, чем на футбольный матч в Барселоне, куда в тот день пришел один каталонец – футбольный обозреватель. Референдум подавили, зачинщиков арестовали, а попугаи продолжали скандировать лозунги несогласных.

 

И вот спустя шесть лет:

— Таня, у нас закончились шенгенские визы, можешь помочь?

— Как хорошо, что вы с Ирой теперь живете в Питере, у меня как раз подружка – испанский консул.

Через неделю мы получили годовые испанские шенгены.

Только к чему они нам? Я пролистал страницы авиакомпаний и понял, что на скромную зарплату педагога киноинститута в Европу не выберешься.

У Вадима и Булены дни рождения летом, поблизости друг от друга, мы с Ирой пошли их поздравить.

Булена была встревожена – болезнь племянницы Полины, дочки Бориса, да и свою дочку с внуками давно не навещала.

— Булена, чем-то можем помочь?

— Лёша, ну начать с того, что у меня истек срок действия визы.

— Минуточку.

Я вышел в другую комнату и позвонил Тане Пигаревой.

Через две недели Булена получила двухлетний испанский шенген и купила билет в Валенсию через Стамбул на ближайшую дату.

Я в восторге позвонил Тане поблагодарить за помощь, рассказал, кто такие Вадим и Булена, рассказал про Полину, заболевшую от проклятой прививки.

— Постой, постой, — сказала Таня. – Я в Мадриде познакомилась с двумя скромными пожилыми людьми, в благодарность за экскурсию они пригласили меня на ланч. Увидев ресторан, я сказала, что заплачу за себя сама – иностранцы, наверное, не знают, что это весьма дорогое заведение. Но они не позволили мне заплатить. Оказалось, что эта пара – швейцарские миллионеры, и они кучу денег вбухивают в стратегические благотворительные проекты. Несколько лет уже занимаются разработкой и продвижением бактериофагов – лекарств нового поколения. Именно этими лекарствами реабилитировали режиссера Андрея Звягинцева и, возможно, это поможет дочке вашего друга.

Вот так совпадение. Я позвонил Булене в полдень, ночью она летит в Валенсию. Борис уже списался с швейцарцами, и в московском филиале собрали пакет с нужными лекарствами, они упакованы в специальные холодильные боксы и ждут отправки.

— Минутку, Булена, дай подумать…

Именно в этот день знакомый начальник поезда «Сапсан» Валера ехал из Москвы в Петербург, он сказал, что возьмет посылку. Врачи доставили лекарство к поезду. Из вагона в Питере вышла гора вещей: картина, корзина, картонка, и даже маленькая собачонка в перевозке. На эту гору набросилась толпа встречающих, разобрали барахло, и остался один Валера с сумкой лекарств в холодильном боксе. Через час Булена упаковала лекарства в чемодан, в Валенсии передала сыну Бориса, который как раз летел в Ахен (стыковка полчаса), и Булена поехала в Casa de la Porta (дом Бориса в Хионе), а лекарства полетели к Полине.

На следующий день позвонил Борис. Он, наверное, догадывался, что мы, сидя на испанских шенгенах, немножко скучаем, и предложил прогулку:

— Лёша, Ира, я приглашаю вас в ноябре к себе в Испанию собирать оливки – это рабочее предложение, поэтому все расходы на дорогу и проживание я беру на себя.

Вот краткая преамбула нашего осеннего вояжа.

 

РЕЗКОЕ ИЗМЕНЕНИЕ МАРШРУТА

Это Ира придумала, что из Испании мы поедем Израиль. Мечта о возвращении лета, минувшее питерское было первым в жизни, когда мы ни разу не купались, я и за городом был всего трижды, и то на съемках. А Иришка все лето скакала по врачам, на что ухнули кучу денег, а тут – нам засветил желанный отпуск в бархатный сезон на Средиземном море. Обзвонили друзей, наметили показы фильма, концерты и презентацию готовящейся книги. Когда мы были в Израиле последний раз? Не помню, и это надо исправить. Борис был несколько удивлен, что к нему мы заедем всего на три дня, но, во-первых, отпуск в разгар учебного года, к сожалению, не может быть продолжительным, а во-вторых, мы еще не знаем, что это за дом в Casa de la Porta, что за компания соберется, да и с Борисом при всей радости виделись только трижды. Неделю выбирали билеты, согласовывали цены, определились с гастрольной программой: Тель-Авив – Хайфа – Иерусалим. Всё, путешествие подготовлено – ура!

А 7 октября, в бывший День Конституции, замещенный днем рождения нынешнего президента, Хамас обстрелял тысячами ракет Израиль, вторгся на его территорию, убил сотни мирных граждан и взял сотни заложников – это война. Во всем Израиле траур и понятно, что нашим друзьям не до концертов и спектаклей, а нам, помимо того, что это опасно, вряд ли будет в радость греться на солнышке и купаться в море в залитой горем стране. Турецкие авиакомпании отменили воздушное сообщение с Израилем, вернули нам деньги за билеты – и как теперь быть?

Ира сказала, что не хочет уже никуда ехать, что невозможно развлекаться и фестивалить, когда у наших друзей такая беда. А я представил на секундочку, что подумает искренне расщедрившийся прекрасный Борис, когда я скажу:

— Знаешь, Боря, коль уж Израиль отменился, то и к тебе мы не поедем.

Это не хорошо. И позвонил Тане Пигаревой.

А Таня позвонила коллегам в Валенсию, Аликанте, Барселону, Малагу и Гранаду.

А Боря позвонил и сказал, что живущий в его испанском доме Аркадий заберет нас из аэропорта Валенсии и отвезет в Casa de la Porta.

А Нина, с которой мы еще и не виделись ни разу, подруга Пети Демидовича, сказала, что не нужно Аркадию ехать нас забирать, что она сама с радостью встретит нас в Валенсии, выгуляет по городу и привезет вечером в Casa de la Porta. А Аркадий пусть готовит ужин к приезду гостей и хозяина дома.

И кто эта Нина – такая распрекрасная? С Петей Демидовичем мы как раз забирали из типографии тираж поэтического сборника «Прогулка», как раз ему позвонила из Аликанте Нина, и Петя как раз сказал Нине, что его друзья Лёша и Ира едут в Валенсию. Петя же и отвёз нас в аэропорт Пулково.

 

Да не был я ни в каком Стамбуле. Сонные пересекли транзитную зону и сели в такой же самолет тех же турецких авиалиний, и такой же нам дали завтрак – омлет с беконом – как ужин несколько часов назад. Еще турецкий трюк – лететь оказалось на два часа дольше, потому что в Испании другое декретное время, но вот горы внизу сменились морем и – здравствуй, Валенсия.

Конечно, было бы досадно, если бы неведомый Аркадий сразу из аэропорта повез нас в дом Бориса, и мы не прошлись бы с прекрасной Ниночкой мимо огромного старого рынка, готических храмов, кривыми улочками на центральную площадь, где на сотне открытых террас тысячи праздничных горожан пьют свой воскресный шоколад, макая в него свежеиспеченный чуррос, напоминающий наш новогодний хворост, который пекли бабушки и мамы. То здесь, то там проходят группы валенсийцев и валенсиек в национальных костюмах – все, как с картин Велскеса – это их воскресная традиция. Площадь купается в солнце, перекликаются колокольни соборов, заглушая густым звоном гвалт многотысячной толпы. И долгая прогулка парками по уснувшему руслу реки – реку от наводнений загнали в трубу, а русло теперь – сады, детские площадки, археологический музей, футбольное поле, и в кронах пальм трещат попугаи.

— Вы спите, ребята, не стесняйтесь, устали с дороги, — Нина мчит по автобану из Валенсии в Аликанте, в багажнике позвякивает бутылками купленное к вечернему столу вино, чернеют над абрисом гор громадные пинии, ритмично штрихуя закатное небо, и вот уже ночная дорога, наверх, вдоль скал, в свете фар бежит перед машиной заяц, прыгает за долгожданный указатель «Casa de la Porta» — у мангала перед двухэтажным домом позапрошлого века – Борис и его друг Кристиан жарят мясо, а друг Аркадий сервирует стол.

Ночью приезжают еще друзья из Бельгии и дочка Аркадия со своим молодым человеком.

Утром весь интернационал завтракает за общим столом на террасе, а Ирина приносит большой спелый гранат – она только что познакомилась с гранатовым кустом, и тот на радостях обронил ей в ладони созревшее гранатовое яблоко.

Солнце, освещавшее верхушки западных гор, выглянуло за восточной вершиной, запорхали бабочки, загудели осы, зажужжали жуки – музыка испанского ноября. Вся компания двинулась в оливковую рощу.

На больших плантациях оливки собирают специальные машины: сперва вежливо обнимают ствол мощными щипцами с широкой юбкой, потом бесцеремонно трясут – доверчивое дерево потрясенно осыпается дождем созревших оливок. Но мы собираем их вручную: стелим на землю у ствола сети, и граблями расчесываем зеленые плодоносные ветви. С первой трехствольной оливы мы собрали 127 килограмм. Эта нехитрая крестьянская работа на горном воздухе очень сближает участников, стирает из башки всю суету и как-то разом наполняет жизнь простым смыслом – ты полезен, оливки хороши и красиво пересыпаются в ящики, скоро будет масло.

Три дня рая под небом голубым с кружащими над головой орлами, общей трапезой, разговорами на смеси языков в радости общения, будто никто никогда не воздвигал злополучной Вавилонской башни.

Вечером третьего дня по приглашению Нины все поехали в Эльду, город сапожников, там в наследном особняке нас ожидал Франциско, чтобы показать дворы усадьбы с фонтанами и птичьими клетками, прилегающие конюшни и интерьеры, расписанные учениками Гауди. Этот дом охраняется муниципалитетом Эльды, как народное достояние Испании. Здесь бывали Франко и Гитлер, поскольку дедушка Франциско был высоким чиновником-франкистом. Спугнутые нашей компанией привидения попрятались по углам, под диваны и за зеркала, а мы спустились из фамильной столовой в гостиную, где Франциско приготовил на всех фуршет.

А ранним утром лететь из Аликанте в Барселону, где вечером в Русском доме показывать «Лорика». Прежде необходимость раннего вылета определялась стыковкой на рейс в Тель-Авив. Эх, надо было поменять билеты. О, как не хочется вставать в пять утра и горной дорогой по темноте переться в аэропорт! Возможно есть другие рейсы в Барселону, попозже? И дочь Аркадия с ее парнем помогают нам взять другой билет – на лоукост с ограничением багажа:

— У вас чемодан?

— Нет – сумка и маленький чемоданчик с книжками, обычная ручная кладь.

— Тогда не будем платить за багаж шестьдесят евро, а если при посадке прицепятся – заплатите прямо на гейте.

Борис, прихлебывая вечерний чай, усомнился:

— Может быть, всё же оплатить багаж? Я добавлю денег.

Решили положиться на авось.

После завтрака обнялись со всеми – какая глупость уезжать куда-то на четвертый день, они все будут в этом раю еще неделю, в раю, где хотелось бы остаться навсегда!

Вчера выжали первое масло – нашего, из нами собранных оливок! Литр выжимается из шести килограмм, ведра отжатого масляного жмыха выливаются в яму за маслобойней:

— Кто хочет принять оливковую ванну на закатном солнце?

Было довольно прохладно, но я решился, и мы с Борей голышом вычерпывали из ямы оливковый жмых и обмазывались, хрюкая от удовольствия, сохли на солнышке, а потом смывали целебную грязь теплой водой из шланга – вот так, искупаться в плодах простого и радостного труда – какой восхитительный завершающий аккорд!

Боря везет нас в аэропорт, вручает мне пухлый конверт с компенсацией всех дорожных расходов:

— Заработали, поздравляю, и вот еще, на всякий случай…

Две бумажки по двести евро.

 

— Лёша, ты неси сумку за спиной на плече, а я улыбаясь пойду с чемоданчиком, ко мне не привяжутся.

На гейте Иру остановили.

— Sixty Euros, — сказала гейтвумен и я напрочь забыл свой английский, который ежедневно долблю уже три года, так и не превзойдя в словарном запасе людоедку Эллочку.

Тетка нацарапала на бумажке: «60 €».

Всё-таки прав был Борис, я сунул руку в карман.

— Only by card, — сказала гейтвумен.

И вот здесь я гордо почувствовал себя русским, или попуасом, которому всучили за бусы айфон. Она думала, что я ее не понял, но я прекрасно понял и окончательно отупел от этого понимания: российские карты в Европе не действуют.

— Only by card, — для наглядности она протянула мне терминал и набрала необходимую сумму.

— Ай донт хэв карт, май карт нот воркин, ай эм фром Раша.

— I'm sorry, I can't help you.

И что нам делать? Главное, чёрт, на нервах ни одной фразы не слепить по-английски, и по-русски-то думается с трудом – ведь уже посадка! Очередь один за другим предъявляет посадочные, открываются автоматические стеклянные двери, хвост людей всё меньше.

— Девушка, простите, вы не могли бы нам помочь!

Милая-худенькая-светленькая, она только что оплатила картой такой же чемоданчик и предъявила синий паспорт с золотым трезубцем.

— Пожалуйста, помогите нам!

Она улыбнулась:

— Секундочку, почекайте, ой, подождите, — и посмотрела в банковское приложение в телефоне, — к сожалению, у меня ровно шестьдесят евро на такой же лоукост из Барселоны в Варшаву, больше на карточке денег нет.

Я внимательно смотрел ей в глаза – никакой хитрости, она, несомненно, хотела бы нам помочь.

— Попробуйте спросить этого мужчину.

Мужчина тоже, предъявив посадочный талон, показал синий паспорт с золотым трезубцем, и когда я только сделал шаг к нему, а он, видимо слышал наш разговор с девушкой, — паспорт с трезубцем торчком встал перед моим носом, и вежливый комментарий просверлил мне душу:

— Ты же всё понимаешь?

И я сделал шаг назад.

Ира стояла рядом, хмурая, с влажными глазами – будто не было трех дней горного солнца и оливкового рая.

— Так нам и надо, — вздохнула она, — чёртова война!

В хвосте очереди оставалось три человека, когда я просто выкрикнул:

— Хелп ми плиз!!!

Седой испанец в очках выслушал: «айм хев онли кэш, кард нот ворк», — я сую ему в лицо шестьдесят евро:

— I can't change it. (Я не могу разменять)

Он не понял меня, не понял, он сейчас уйдет, ничего не поняв, чёртова тревога, ну вспомни же, как это сказать правильно!

Гейтвумен не имела права кого-то просить нам помочь, но объяснить, что именно нам нужно, она могла:

— No pueden pagar con tarjeta y están dispuestos a darle dinero en efectivo (Они не могут заплатить картой, и готовы отдать вам наличные), — сказала она соотечественнику, и тот ответил:

— No hay problema!

И приложил свою карту к терминалу. Стеклянные двери приветливо открылись перед нами.

В салоне я сразу увидел высокого мужчину с украинским паспортом, позади него сидела хрупкая девушка, два места рядом с ней свободны – наши.

Когда самолет взлетел и гулко грохнули закрываемые шасси, она вздрогнула, из глаз брызнули слезы:

— Простите, это неконтролируемо.

— Я Лёша, это Ира – мы артисты, мы едем с фильмом и концертом к друзьям, мы должны были лететь в Израиль, но там началась война, мы против войны, любой.

Теперь уже рыдали обе.

Девушку звали Аня, она боится резких звуков, она попадала в ракетные обстрелы, теряла друзей и близких. Весь полет они с Ирой говорили, держась за руки, она возвращается в Киев из отпуска, я попросил передать книжку моему другу художнику Юре Григоровичу – с начала войны он пишет по картине в день, он будет рад этой книжке. Ане я тоже подарил экземпляр.

— Вы же видите теперь, что не все настроены агрессивно? – улыбнулась Аня.

Обниматься в тесных креслах в салоне самолета неудобно, мы обнялись в терминале, Аня поспешила на свой рейс «Барселона-Варшава», а мы позвонили Юльке Мышауси, чтобы она объяснила, как добраться до локационной точки, скинутой по вотсапу хозяйкой Русского дома в Барселоне Анной Силюнас.

 

— Вообще, что за манера высылать эти геолокационные точки, — выпрыгнувшая жаба претензии скривила мое лицо в морду, — хорошенькое гостеприимство! Мы едем к ним выступать, а они даже встретить не могут.

— Лёша не ворчи, мы все найдем сами!

— Как? Чужой город, ты хорошо помнишь Барселону?

Только в Малаге через три дня, когда мы будем искать по навигатору обувной магазин «Camper», я узнаю, что вообще-то навигатор работает и без интернета.

— Ёлки-палки, сейчас закончится вайфай, и что мы будем делать?

Юля Тын-шау-си, по прозвищу Мышауси подробно объясняет, на какой автобус сесть и ехать до конечной остановки «Площадь Каталонии»:

— В автобусе, Лёша, кстати, есть интернет.

Это у нее мы гостили на Гранде Виа, когда под окнами шли демонстрации каталонцев. Юля – флейтистка, училась в музыкальной школе моей мамы. А её муж Миха – уличный музыкант, играет на банджо в компании старого трубача и лысого пианиста, шесть лет назад мы ходили на его концерт на Площади Каталонии, танцевали и собрали им толпу зрителей.

— Так, Лёша, выйдя из автобуса, обходите здание справа, дальше всё просто.

Но оказалось не просто, мы зашли не в тот отель, но нам показали, где тот, и не отель, а хостел, куда нас на первую ночь поселила хозяйка Русского Дома, пока их ведомственная квартира занята. Подъездная дверь с домофоном, третий этаж, звонок, рецепция. Таитянка-портье сразу берет у нас 10 евро – туристический сбор – и на тайском английском объясняет тонкости проживания в хостеле, я переспрашиваю ее на русском английском и понимаю, что всё-таки вавилонское столпотворение необратимо привело людей к разногласию. Номер так себе – крохотный, но зато в самом центре. И теперь нам предстоит еще один коммуникационный подвиг – найти по точке ресторан, где назначила нам встречу хозяйка Русского Дома Анна Силюнас. Я сую ее сообщение таитянке, та живо объясняет мне, как пройти к ресторану, я киваю, не поняв ни слова, но:

на Площади Каталонии играют уличные музыканты, на том же месте – Миха на банджо, старик трубач и лысый пианист – пианино на специальной тележке они каждое утро привозят из ближайшего кафе. Как ни в чем не бывало подхожу к Михе:

— Привет, как пройти на эту точку?

И Миха, как не прошло шести лет с их пандемией и войной, машет рукой в нужном направлении и продолжает бренчать на банджо.

Потом уже после показа «Лорика» в Русском Доме Анна Силюнас за бокалом вина скажет, что поначалу приняла меня за советского партработника – так я был напряжен. А я был не напряжен, а просто взбешен этими гадскими геолокационными точками, я же не знал, что навигатор работает без интернета, и любой трёхлетний малыш с телефоном легко найдет всё, что ему заблагорассудится.

— Знакомьтесь – Денис, — Аня представила нам своего приятеля, — дизайнер из Украины.

Денис хмуро кивнул, он тоже слегка смахивал на партработника.

— Ну, и какое у вас там настроение? — завязала светскую беседу хозяйка Русского Дома с литовской фамилией.

— Понятно, какое, — по-партийному ответил я.

— Так в чем же дело, почему не уезжаете?

— Куда прикажете? — хмуро по-партийному уточнил я.

Ужин прошел немногословно, Анна упорхнула в Русский дом встречать гостей:

— А вы, как выпьете кофе, приходите – Денис вас проводит.

Дизайнер Денис обозвал Барселону грязным городом, да и вся Европа – грязная, вот в Турции было хорошо – чисто и все деловые-предприимчивые, а сейчас у него архитектурное бюро с двумя большими проектами – один в Армении, другой в Азербайджане.

Меня слегка затошнило, то ли от снобизма, то ли от цинизма:

— Путин уничтожил русский язык на Украине, никто уже не будет говорить там по-русски.

Идем, я молчу.

— Кстати, а как вы относитесь к Параджанову? По-моему, он все делал со скуки, от нефиг делать…

— Где это ему было нефиг делать – на зоне? И почему вы говорите о Параджанове, вы хорошо знаете его творчество?

— Мы строили во Львове ресторан «Параджанов», там на стене написали цитату из него, по-русски: «Я отомщу миру своей любовью» — по-моему, это от нефиг делать сказано. А потом цитату замазали и попросили написать по-украински. Но он же это по-русски говорил. Вот, кстати, и Русский Дом – вам сюда.

— Спасибо, что проводили, Денис.

Сорок стульев, экран, проектор. Молодой человек Лука (вообще-то его зовут Луис) демонстрирует картинку: какая-то скошенная проекция, кадр мал – еле виден из последнего ряда, головы персонажей вертикально вытянуты – хорошо, что я зашел перед показом.

— Отодвиньте, пожалуйста проектор дальше и поменяйте формат кадра.

— Это невозможно, я уже приклеил провода скотчем к полу.

— Ну хоть немножко подальше – на один ряд.

Кадр стал больше, из трапеции превратился в правильный прямоугольник, и персонажи обрели естественность пропорций.

Теперь звук:

— Ничего не слышу, колонки только с фронта и глушат друг друга.

— У нас так всегда.

— А можно сзади поставить еще колоночку, а спереди сделать потише?

— Нет, у нас в Русском Доме нет такой возможности.

— Ну нет, так нет.

Пока шел фильм, мы с Ирой гуляли по набережной. Отчего мы больше устали – от перелета или от огорчений? Заминка на гейте с оплатой багажа – но она обернулась знакомством с украинской девушкой Аней. Треволнения о геолокационных точках? Слабой технической оснащенности зала? Всё сразу. И было гнетущее осознание совершенной ошибки – надо было остаться у Бориса, а не скакать из города в город, устраивая никому не нужные мероприятия.

Набережная, как шесть лет назад: то же море, те же яхты, те же бегуны и хозяева с собаками, танцующие группы, рестораны битком, – немножко раздышались.

В зале тихо, идут последние кадры фильма, прошли титры – Луки нет. С телефонным фонариком пытаюсь найти, где включит свет – свет!

И сорок человек вдохновенно аплодируют, а потом задают вопросы и делятся восторженными впечатлениями, говорят много хороших слов – и усталость слетает напрочь. Вместо отведенных на беседу двадцати минут мы говорим полтора часа, у занавески в конце зала машет Анна Силюнас: заканчивайте, пора уже – и щелкает пальцем по горлу – выпивать. Она явно довольна таким горячим приемом, а я просто счастлив. Особенно тронул вопрос высокого седого мужчины:

— На вас в этой работе повлияла картина Абуладзе «Покаяние»?

— Да, хотя, когда я снимал «Лорика», совершенно об этом не думал. Скорее мне что-то шептали Бергман, Феллини, Иоселиани, Параджанов. Но вот недавно я выступал на радио, тема передачи звучала так «Вина и раскаяние». Тогда, готовясь к выступлению, я, конечно, пересмотрел «Покаяние», когда-то виденное в детстве, и поразился – я помнил картину лишь сюжетно, но не подозревал, что в меня так впечатан почти каждый кадр и все ее образы, ее строй. Спасибо за ваш вопрос, вы весьма точно подметили это сближение!

В завершение обсуждения, достаю коробку книг и дарю всем нашу с Наташей Клёминой «Прогулку» — первая публичная презентация! Хвост за автографами редеет, большинство зрителей уже раскланялись и ушли, кто же останется на фуршет? В зале только прекрасная Стефания – художница, дочка прекрасной Бригитты, с которой познакомила меня в Питере прекрасная Марина. У Стефании на грандиозной выставке книжных иллюстраций в питерском Союзе художников была одна из самых интересных работ – по «Процессу» Кафки, и на кухне у нас стоит большущая иллюстрированная книжка «Где что едят» – тоже от Стефании. 

— Стефания, пойдем скорей на бокал вина!

Ира беседует с высоким седым мужчиной и его женой – последние гости.

— Пойдемте с нами, там договорим!

И мы вместе поднимаемся на террасу, глядящую в ночное море.

— А я вас, Лёша, поначалу приняла за партработника – такое у вас было серьезное лицо!

— А я вас, Аня, принял за шпионку.

— Салюд!

Мы чокаемся отменной Риохой и впадаем в головокружительное снюхивание – масса общих знакомых: имена, имена, имена – общие учителя, режиссеры, артисты, художники – еще бы, нас же познакомила Таня Пигарёва.

— А вы были знакомы с Петром Фоменко?

— Еще бы, он познакомил нас с Ирой.

— А Алексея Барташевича вы знаете?

— Алексей Вадимович, помимо того, что последний выдающийся шекспировед, еще и поклонник ириного творчества.

— Ближайший друг моего покойного отца.

— Я знаю, Аня, кто был ваш отец.

— Вы когда стали про «Лорика» рассказывать, я их всех сразу увидела и поняла: нет, не партработник, еще вина?

— Пожалуй.

— Ребята, а где вы останетесь ночевать, — спросил высокий седой мужчина, что спросил про «Покаяние».

— В хосписе.

— Где?

— Тьфу, простите, оговорился – в хостеле, небольшая комнатушка рядом с Площадью Каталонии.

— А поедемте к нам, у нас дом в горах.

— В каких еще горах?

— Полчаса отсюда.

Я посмотрел на Иру, ей явно не хотелось ехать в незнакомый дом в горах.

— Конечно поедем, с радостью, хотя бы потому, что хостел я уже видел, а ваш дом – никогда.

— Меня зовут Алексей, а это – Аня, моя жена. Мы тогда бежим за машиной на парковку, а вы идите за вещами, встретимся у хостела. Стефания, дайте ваш номер телефона, вы же проводите ребят?

Хорошо, что прекрасная Стефания взялась нас проводить. Я трижды нажимал кнопку домофона и пытался объяснить невидимому портье, кто я такой. Тогда Стефания заговорила с невидимкой по-испански, и только с шестой попытки дверь открылась. То есть, не пригласи нас наши новые знакомые в гости, не пошла бы Стефания нас провожать, мы вообще ночевали бы на улице. Мне очень хотелось объясниться с этим портье, но, когда, нажав комбинацию из множества цифр, мы вошли в хостел – на рецепции никого не было – пустое кресло.

— Возможно, этот портье вообще в другом конце города, а хостелов этих целая сеть.

— Десять евро.

— Что?

— Десять евро – туристический сбор, дешево отделались.

Внизу уже ждали Алексей и Анна, через полчаса мы любовались созвездием ночной Барселоны, раскинувшейся в темной долине под звездным небом.

Утренняя прогулка перед завтраком: классический каталонский особняк на горе, бассейн, апельсиновые и лимонные деревья, хурма. Они купили особняк, приняв вынужденное решение не возвращаться в Россию в феврале 22-го года. В Москве осталась большая квартира, наследственная дача, друзья, работа – проектное бюро с тремя сотнями сотрудников. Анна с Алексеем проектировали большие застройки – целые районы, поселки, городки – масштабная деятельность. Отреставрировали на свои средства несколько монастырей и храмов. Про свой каталонский дом они говорят: так мы приучаемся не держаться за привычную обеспеченность. Дети тоже выехали в Барселону – у сына и дочери по отдельной квартире и свой бизнес.

Аня рассказывала об отце, выдающемся ученом-геологе, его отправили по обмену на полярную станцию в Антарктиду, где СССР оспаривал с американцами право на арктические льды в надежде обнаружить под ними нефть. Ситуация была напряженная, пахло серьезными осложнениями. И отец Ани доказал, что нефти там быть не может, что взбухшее дно океана сформировалось без солнечного света, а без фотосинтеза невозможна органика и, стало быть, не могла образоваться нефть. Антарктиду оставили в покое, честь и хвала большому ученому, только маленькая Аня полтора года не видела отца.

Мы провели вместе фактически все оставшееся в Барселоне время, так и не поселившись в ведомственной квартире Русского Дома на набережной. Подолгу беседовали за завтраками, ездили в горный монастырь Монсерат и средневековую каменную Жирону. На одном из ее перекрестков задумались, какой из трех улиц лучше спускаться от Кафедрального собора к реке, я обогнул здание Университета и пошел четвертой дорогой, спуск которой был выстелен красной ковровой дорожкой в преддверии Жиронского кинофестиваля – это было 11 ноября, день памяти Ромы Хруща, моего друга-кинорежиссера, такой привет из прошлого. 

Перед концертом в небольшом Барселонском клубе гуляли с прекрасной Стефанией, она угощала нас обедом, потом Ирина выступала, потом Лёша и Аня уговаривали нас не лететь в Малагу, а еще задержаться у них. В Малаге не было намечено ни показов, ни концертов, но там по просьбе Тани Пигаревой нам предложили культурную программу и ночь в отеле.

Расставаться с новыми друзьями не хотелось, но мы все же решили лететь. Перед тем, как везти нас в аэропорт, Лёша Курбатов срезал с дерева несколько лимонов, а Аня дала нам конверт:

— Пожалуйста, не отказывайтесь – это вам на такси и прочие непредвиденные расходы.

Восемь бумажек по 50€ — это, видимо, такая испанская традиция.

 

Что мы увезем из Малаги?

По присланной точке добрались до Русского музея на окраине города.

Во дворе и в залах музея идет шахматный турнир.

С началом войны из музея-филиала питерского, что на площади Искусств, вывезли всю экспозицию – Шагала, Малевича, Фалька.

Договор о сотрудничестве расторгнут. Музей решили закрыть, но оставшиеся русские сотрудники уговорили муниципалитет Малаги взять его под свою опеку. Сейчас в нем русская живопись из частных коллекций, а для привлечения общественного внимания – шахматный турнир.

Прежде Малага, с ее красивым историческим центром и впечатляющим Кафедральным собором была лишь транзитной зоной, зажатой между аэропортом и портом, но двадцать лет назад пришел мэр, который придумал сделать Малагу городом музеев – тогда-то и возникли эти филиалы: Русский музей, Помпиду – центр современного искусства, множество ремесленных музеев – стекла, керамики, ковки. Мэру уже восемьдесят, и никто не собирается его переизбирать.

Это все нам рассказала Ольга, подруга Тани, это она уломала муниципалитет сохранить Русский музей и организовала выставку частных коллекций.

Балкон отеля на восьмом этаже: справа арена боя быков, слева небольшая кирпичная церковь, их разделяет поперечной чертой корпус детской больницы – между храмом и корридой.

Белый журавль в сумерках садится на крышу кафедрального собора, куда уже не пускают туристов – месса. Орган молчит, за весь хор ангельским голосом солирует пожилая испанка, служат двое – пастор и дьякон, и глубокая тишина в огромном храме.

Малагский маяк в порту, где я снова вспомнил Рому Хруща – наши поездки на остров Кифера, его фото у маяка.

Смешной центр Помпиду – там купили набор фломастеров моей внучке Эстер.

Дорога вдоль пляжа, лошадка с повозкой туристов, к ней приклеилась вереница больших туристических автобусов, будто впряженные цугом, а она цок-цок, цок-цок.

И эта женщина, по дороге на автовокзал, я спросил ее, когда нам выходить:

— Плиз тел ми вен ве бас стайшен вил би?

— Якою мовою ви говорите? – спросила она по-украински.

Повисла весьма напряженная пауза.

— На русском.

— Я скажу вам, когда выходить.

Мы ехали молча рядом, она то смотрела, то не смотрела в телефон, через несколько остановок сказала:

— Это ваша, пройдите насквозь вот это здание, за ним будет автовокзал.

Открытые двери автобуса ждали нашего выхода, Ира подошла к этой женщине и обняла ее, а та обняла Иру – без слов.

Через полтора часа мы были в Гранаде.

А через три дня снова в Малаге, самолет финских авиалиний понес нас в Хельсинки.

 

— Гоу ту Раша!

 В аэропорту Хельсинки мы узнали, что наш ночной автобус в Петербург – предпоследний, утром финны закроют границу.

— Гоу ту Раша!

Паспортный контроль – финские погранцы молниеносно ставят штампы на выезд, даже не успевая взять в руки паспорта.

— Гоу ту Раша!

Плачет девушка в углу у дверей, рядом с ней открытая переноска и собака на поводке – длинный веселый корги.

— Что случилось?

— Меня не пускают в Финляндию, хотя есть приглашение родственников и у собаки все прививки германские, но они просто сказали: «Гоу ту Раша!», мой автобус ушел, и я теперь не понимаю, как возвращаться.

Девушка плачет, очередь с паспортами вот-вот закончится. Я иду к нашим водителям:

— Мужики, нужно взять ее с собой.

— Не можем, вдруг кто-то из пассажиров напишет жалобу, что мы везли собаку.

— Не напишет, я поговорю с пассажирами – это будет коллективное решение.

Подошло еще несколько сердобольных граждан:

— Давайте возьмем ее с собой, как она будет здесь ночевать, как вернется?

Водители отошли в сторонку пошептаться, потом сказали:

— Сто евро.

— Не вопрос.

У нас как раз запас от Бориса и Ани с Лёшей. Забегаю на паспортный контроль:

— Оформляйте бумаги на депортацию, скорей! Мы берем вас с собой.

Иду к окошку финского погранца, они здесь хорошо понимают по-русски:

— Пожалуйста, оформите ее поскорее, мы заберем ее.

Финн посмотрел на меня внимательно и ответил:

— Пять минут.

— Пять минут, мужики, надо подождать пять минут.

— Садитесь в автобус.

Вся наша группа пассажиров уже прошла.

— Но мы подождем ее?

— Садитесь в автобус.

Я сел, перед нами подняли шлагбаум, и автобус поехал.

— Мужики, как же так?

— Там нельзя стоять, сейчас припаркуемся за шлагбаумом, — сказал напарник водителя.

А водитель продолжил движение и не остановился.

— Почему, мужики, почему?

— Ее возьмет кто-нибудь другой, финны не оставят ее на границе, а нам нужно успеть пройти таможню.

Проехав меньше пятисот метров, мы остановились перед автобусом, который выезжал из Хельсинки за час до нас. И полтора часа мы проходили нашу границу, что нам мешало подождать пять минут?

— Её заберут, не беспокойтесь.

— Но почему мы не могли этого сделать?

Хорошо, что успели обменяться с девушкой контактами, я написал: «Юля, простите, они погнали автобус. Нам сказали, что Вас должны посадить в микрик и отправить. Дайте, пожалуйста, знать, как разрешится ситуация».

Своих не бросаем – что тут скажешь

До Выборга полтора часа, до Питера еще два. Ночное шоссе, местами прорубленное в гранитных скалах, снег, фонари, фонари, фонари.

За эту Гранаду, за эту гряду,

За слов самородных живую руду…

Мне снится Гранада, утопающая в садах университетская гостиница «Karmen de Viktoria» с видом на Альгамбру, отсюда можно никуда не ходить – это самое красивое место, те же апельсины и лимоны, журчание фонтанов – Волшебная гора Томаса Манна. Показ «Лорика» в Гранадском Университете, собрались филологи, педагоги и студенты, приехали девушки и юноши из армянской диаспоры Андалусии – показ был в рамках ежегодного кинофестиваля, в этом году посвященного Армении. Взволнованные зрители, вопрос одного из них:

— Скажите, почему Россия предала Карабах?

Опрокинутая в ожидание ответа тишина:

— У нас большой опыт предательств, Армения не исключение. Но хочется надеяться, что первая в мире христианская страна не исчезнет, потому что есть другие христианские страны, например Испания. Хочется надеяться, что место, куда пристал Ноев ковчег, Бог как-то убережет. В корнях Армении – судьбы мира, я верю, что Армения будет спасена.

И снова ночная метель, спящие пассажиры, череда дорожных фонарей.

Концерт Ирины в большом зале Университета – устроители встревожились – огромная очередь от дверей зала на улицу, уже заняты почти все места. И гром аплодисментов после каждой песни, «футбольный прием» — они кричали, аплодировали стоя, танцевали в проходах.

Бутылка вина и сырная тарелка с Энрике и Ниной – устроителями нашего гранадского вояжа – последняя испанская трапеза.

А в России зима. Прячутся в дорожной сумке барселонские лимоны, приходит сообщение от девушки с собакой: «Ой спасибо вам огромное! Очень долго держали, ждала другой автобус, но, нашлись добрые люди, спасибо за беспокойство!»

Слава Богу! Сколько же добрых людей мы встретили в этой поездке, так круто изменившей маршрут?

— Ир, ты не жалеешь, что мы все же поехали?

— Конечно, нет. Только девочку с собакой жалко – какие же мы все нелюди.

— С ней все в порядке, возвращается в Питер следом за нами.

Ира уже спит. Метель за окном. Я выхожу на гранадскую улочку из нашей «Karmen de Viktoria», на горе величественная сказочная Альгамбра, а в конце улочки выглядывает из-за башни осеннее дерево, и шепчутся строчки:

Вся жизнь до нашей встречи, что была, 

предчувствием ее… 

                           в закатном свете 

сады Альгамбры в золоте осеннем, 

Гранада, я свернул в тот переулок, 

и оглянулся — показалось вечным 

мне это ожидание тебя.