Учитель и ученик

11 июня 2003г.

Встретил на Ленфильме Романа Федотова. Он рассказал, как один из папиных студентов по пьяни признался сокурсникам, что стучал на Евгения Павловича в органы. Отец же был весьма откровенен и неосторожен. На следующий день этот парень ушел с курса. С совестью оказался. Хорошо говорили с Романом, слышу, как любили они отца, слышу его интонации. Для скольких же людей папа стал учителем…. Мягкости, юмора, фантазии, творчества.

6 мая 2020г.

Роман был, наверное, самым старшим, но не самым ранним учеником отца, которого всегда непременно называл «Учитель», закончил в ЛГИТМиКе телережиссуру, последнюю работу отца они делали вместе – спектакль по хронике Шекспира «Ричард II».
Вместе снимались в сатирической комедии «Осечка» - об инсценированном взятии Зимнего к юбилею революции. Роман играл большую роль – режиссера этой вампуки, а отец – маленький эпизод, капитана крейсера «Аврора», которого арестовывают матросы, но он так боится «играть врага», что, будучи арестованным, скандирует лозунги во славу КПСС – забавные воспоминания.
Роман навещал отца в его последний день рождения.
Позже он стал преподавать в Германии, в Дрездене, куда потом уехал насовсем. Созванивались, звал в гости, если окажусь рядом.
Но встретились, все же, в Питере неподалеку от Телецентра, где Роман уже давно не работал.
Я вручил ему книгу «Хлеб удержания» - на обложке имена авторов: Евгений Злобин, Алексей Злобин.
Незадолго до этого был телефонный разговор, который мог стать неприятным:
- Ты издал книгу об отце, Алеша?
- Да, Роман Романович.
- А почему я не принял в этом участия?
Я смутился.
- Почему?
- Роман, эта книга – его дневники, а не воспоминания о нем.
- Понял. Надеюсь ее прочитать.
А я вот тогда не понял – и это мне урок.
Мы встретились у Телецентра и пошли в ближайшее кафе. Роман Романович неспешно перелистывал небольшой томик, страницу за страницей, я заказал себе второй кофе.
- Леша, в чем сверхзадача книги?
И тут уже я завис, ссутулившись, как этот школьный из далекой юности вопрос – сверхзадача? Отец не раз пытал меня этим, до сих пор малопонятным словом из режиссерской терминологии. Затрещали мозги в попытке вспомнить, а что же такое эта сверхзадача, о которой я ни разу не подумал, собирая книгу по его дневникам. Книга начинается предисловием Алексея Германа: «Все должно было получиться у блестящего и всегда веселого моего однокурсника Жени Злобина. Он был добр и остроумен. Мне он казался наиболее способным из нас. Да, может, так оно и было. Женя весь был направлен в счастье, успех и ему очень шли бы аплодисменты. И я так и не понимаю, почему из Жени не вышел лидер». А дальше страницы тревог, печалей, нереализованности, пожизненного преодоления страданий – исключительно ранимого и бесконечно сопереживающего всему человека – режиссера, актера, педагога.
- Так в чем сверхзадача, Леша? Двумя словами.
- Он состоялся.
- Верно.
А я так тревожился произнести это слово – попаду ли, сработает ли? Ведь «Хлеб удержания», формально, - дневник неудачника. Но это мой отец, и в минуту встречи с его учеником нужно было решиться на главное определение в этом вопросе. Как однажды и сам Роман Романович не знал в тревожную минуту, сработает ли сказанное слово.
Они жили в Купчино, довольно хмуром и небезопасном районе Ленинграда, Роман подобрал на улице брошенную собаку – белую догиню. Выходил, выкормил – сжились. Однажды на вечерней прогулке его обступила компания гопников, требовали денег, но было понятно, что только деньгами не отделаешься. Белая догиня прижалась к Роману, поджав хвост. Он не знал, как она воспитана, знает ли команды, проходила ли дрессировку, и сказанное слово могло тут же привести к печальным последствиям. Но Роман это слово произнес, вернее шепнул:
- Фас!
Огромная белая мощь с рыком и лаем тут же бросилась на главаря гопников и сбила его с ног, остальные дали деру…
Роман Романович не допил свой кофе, я закурил, он не стал:
- Бросил, сердце. А как у тебя с работой?
Хлынул разговор о театре и кино – Роман рассказывал о своем преподавании, я заслушивался – во-первых, невероятно интересно беседовать с умным и наблюдательным человеком, во-вторых – родное: до чего близкая интонация, манера речи, жесты – все, без чего я уже сколько лет сиротствую.
- А с Лешей Германом тебе как работалось?
О, хлебом не корми – закрутилась моя кинолента.
И вдруг Роман Романович сказал:
- Невероятно, как ты похож на Женю.
Пауза. Продолжение диалога про себя – с незримо присутствующим для обоих третьим собеседником. Он впервые при мне назвал его так – не учитель, не Евгений Павлович – Женя. И стало тепло-тепло.
Ведь он был, наверное, самым старшим учеником отца, я поразился, узнав разницу в возрасте – всего семь лет, в ретроспективном взгляде – ничтожный срок.
А потом Роман Романович рассказал о своей встрече.

Отца он не видел никогда.
И вот представилась необходимость, поехал на Украину собирать документы.
Одно время он преподавал в Дрездене, и когда предложили перебраться на законных основаниях в Германию, понял, что в России больше жить не хочет - уже за семьдесят, хватит.
Отец – германский еврей, убитый при Сталине, сына так и не успел увидеть. Сам Роман Романович в детстве побывал в фашистском концлагере на оккупированной территории.
На Украине с большим трудом удалось найти все необходимые документы, убийство отца было до сих пор не раскрыто, осталась формулировка "погиб при исполнении служебных обязанностей", но дело было сперва тщательно засекречено, потом быстро уничтожено.
Даже могилы отца не осталось – на месте бывшего кладбища построили цементный завод.
Роман постоял у заводского забора, помянул отца и поехал домой.
Ночью в купе поезда постучался проводник:
- Закройте двери, привяжите ручки полотенцами и не выходите до Киева – будут "гости", я сам запрусь и ничем помочь не смогу.
Так проводники предупреждали, кого могли о регулярных грабежах, обязательных на этом участке дороги.
Роман закрыл купе на все замки, привязал к ручке полотенце и закрепил за стояк.
Не спалось, ждал гостей.
Фонарь, темнота, фонарь – размеренно и тревожно – сам не заметил, как уснул.
Проснулся, почувствовав, что кто-то стоит в купе.
Открыл глаза, ощущая, как прошибает холодный пот.
У побледневшего рассветного окна спиной к нему стоял мужчина в белой рубашке с расстегнутым воротом.
Роман вздрогнул и произнес:
- Папа!
Мужчина обернулся, наклонился к Роману и погладил его по щеке:
- Я доволен тобой, сынок.
Улыбнулся и исчез.
Сокупейники Романа мирно спали.
А он долго не отнимал ладонь от лица, удерживая остывающее тепло слез.

Больше мы не виделись с Романом Романовичем.
А чего я не понял тогда, и в чем урок?
- Ты издал книгу об отце, Алеша?
- Да, Роман Романович.
- А почему я не принял в этом участия?
Я смутился.
- Роман, эта книга – не воспоминания…
Но если бы сегодня, в его день рождения и накануне дня его смерти, я держал бы в руках пусть хотя бы записку, или открыл бы в почте то самое «участие» - написанное учеником об учителе, близким другом о моем отце, я был бы наверное, счастливее.
Простите, дорогой учитель – светлая Вам память, Роман Романович.