Марс&Лизка

Марсик был норвежский лесной — пушистый, черно-бурый в белой манишке, исключительно интеллигентный кот, как мы думали, со слабым сердцем. Он засматривался на верхнюю полку книжного стеллажа и беспомощно мырчал, не имея сил запрыгнуть к полному собранию сочинений Эмиля Золя издания Маркса 1910 года. Кастрировать Марсика родители посчитали негуманным, в год он начал метить по всем углам и рваться из квартиры, сцарапывая с входной двери дерматин. На семейном совете решили взять ему невесту, непременно породистую, с хорошими манерами. И вот как-то Анна Анатольевна выдала мне пять рублей и отправила за папиросами на Невский. В Аничковом дворце пионеров им. тов. Жданова проходила городская выставка кошек, о чем сообщала рекламная растяжка поперек проспекта и большая афиша при входе. У афиши стояла дама в ватнике и кепке, из-за пазухи торчали пять пищащих голов — котята, все разной масти, дошлые с полуслипшимися глазами и грязными носами. — Породистые? — спросил я даму. — А то, вон — с выставки! — И это один помет? — Конечно, это норвежские лесные! По белой головке одного из котят пробежала блоха. Я взял на ладошку самую несчастную, с тонкой, как ниточка шеей и вздувшимся пузом, лапки ее дрожали. — Норвежская лесная? — Конечно, не видите, что ли? — возмутилась дама в ватнике. — Сколько? — Пять рублей. Я достал из кармана двушку и шагнул в телефонную будку с оторванной дверью: — Алло, мама? Тут в Аничковом выставка кошек, и продают котенка-девочку всего за пять рублей — норвежскую лесную. — Бери! — сказала Анна Анатольевна, — а папиросы завтра купишь. В трубке послышалось интеллигентное довольное мяу — Марсик поддержал маму. В целом я не врал: выставка была? — была, котенка представили как норвежскую лесную? — да. Я сунул даме в ватнике пятерку и, укрыв курткой пищащий от голода комок, двинул домой. Трое суток выстиранную в тазу Лизку держали на карантине в запертой кухне, Марс истошно орал у двери, требуя немедленной помолвки. Рожать Лизка начала с малолетства и принесла Марсу четырнадцать пометов котят — я только успевал ходить к метро “Пионерская” раздавать “норвежских лесных” в хорошие руки. Впервые став отцом, Марс неожиданно обрел боевой характер: отчаянно атакуя входную дверь, он добился, чтобы ее открыли. Три лестничных пролета со второго этажа на первый он, ступенька за ступенькой, спускался полтора часа и вышел на двор, где поджидали хмурые свирепые Васьки с драными мордами. Довольно скоро они все исчезли, а спустя год двор наполнился Марсиками и Марсельками, как две капли воды схожими с нашим норвежским лесным. А султан-многоженец стал похож на пирата-барбароссу, ему уже не нужна была входная дверь, врывался с подъездного козырька в кухонное окно, сшибал лапой крышки с кастрюль, спешно жрал и мчал обратно на двор умножать потомство. Для Лизки это были счастливые короткие передышки в ее нелегкой материнской судьбе. Она дебиловато зависала над миской с едой и дремала, представляя во сне, как бегает независимой скандинавской амазонкой по норвежским лесам под музыку Эдварда Грига. Однажды Марсик не вернулся с прогулки. Его нашли мертвым в подвале. А я еще не один год окликал бегущего по двору кота – а вдруг наш, ведь так похож. Но никто не откликался.