Мол-ох

Открыл дневник, чтобы писать авторучкой. Как раз вчера купил набор картриджей с чернилами для своих шести «Паркеров», зарядил все, и вот – уселся писать. Поставил дату, увидел, что последняя запись сделана месяц назад, задумался. Дай, думаю, сперва покурю. Покурил, вернулся к письменному столу, закрыл дневник, бросил «Паркер» в стаканчик с авторучками, открыл страничку в компьютере – какая неуверенность.
Говорят «Сейчас кризис». Что это такое, я не знаю, у меня, кажется, всегда кризис, или, по крайней мере, давно уже, настолько давно, что кажется – всегда. Например, в том, что в дневнике уже месяц ни одной записи.
Несколько лет я работал вторым режиссером, всякий раз думая, что не взирая на приличную зарплату, занимаюсь не своим делом. Что мое дело – быть режиссером-постановщиком, пусть даже с небольшой зарплатой. А мне это никак не давалось, поступало предложение, говорили: «Вы нам очень нужны!», я не мог отказать, потому что это «Очень нужны» - льстило. И я соглашался, все оттягивая и оттягивая, как мне казалось настоящее свое дело. Когда-то очень давно, более десяти лет уже, попав ассистентом на картину Сокурова «Молох», я услышал от него (не от Молоха – от Сокурова): Леша, если в ближайшее время вы не начнете самореализовываться, мне страшно представить, что с вами будет. Мне страшно уже десять лет, было страшно все десять лет, пока я работал ассистентом за приличную зарплату и эту фразу «Вы нам нужны», а потом я привык и уже стало не страшно. Просто очень скучно. И я отказался быть ассистентом, перестал соглашаться, как раз после самой высокооплачиваемой картины «Кислород» Ивана Вырыпаева, где фраза «Вы нам нужны» звучала громче, чем когда либо. К ней еще добавили: «Если вы поможете нам, мы дадим вам снять свой фильм». Правда забыли уточнить «если снимите такой фильм, какой хотим мы». Мне даже дали сценарий, над которым я долго думал, пока работал с Иваном на картине «Кислород». Как раз на этой картине я понял, что больше не могу и не хочу быть ассистентом. «Не могу» и «не хочу» - это синонимы или расширение мотивации, когда большее объясняет меньшее, правильнее было бы сказать: «Не могу, потому что не хочу» - у меня всю жизнь так. Мама часто понукала меня «Леша, ты делаешь только то, что хочешь; и всякий раз, когда не хочешь говоришь «Не могу». Это плохо и неправильно, потому что всю жизнь приходиться делать то, что не хочешь и тогда надо совершить усилие «Через не могу!». Я доверял маме, в том числе и когда работал на картине Сокурова, сказавшего мне страшные слова, но, видимо, не имевшего ввиду, что я тут же должен его бросить и начать самореализовываться. В какой-то момент на картине «Молох» мне стало очень тошно и я решил уйти, сказал себе «Не хочу – не могу», но вспомнил мамины слова, это сомнительное, из чужого опыта взятое «Через «не могу», да еще приправленное другим, более кристаллическим алмазным аргументом «Всякое дело нужно доводить до конца». И я тогда через «не могу» доработал на этом «Молохе», а потом по завершении съемок в последний съемочный день рыдал в закутке у сортира от усталости и вдруг отпустившей тошноты. Номинативно, работая на этой картине, я приносил жертву «Молоху» - игра слов, но близкая к подлинным ощущениям того времени. Это была первая полная картина, последней был «Кислород» - тоже напрашивается некая смысловая дуга. На «Кислороде» тошнило так, как не тошнило нигде. И в первую очередь потому, что снимал эту картину режиссер моложе меня, и снимал так, как сам хочет, без всякого «через не могу». И еще потому, что в силу этого «как хочу» ему было в общем-то наплевать на всех и в первую очередь на меня, который почему-то повелся на мольбу продюсера «Вы нам очень нужны!». Меня тошнило, но как-то утешала большая зарплата и престиж, а заодно манила перспектива снимать свое кино. Когда отработали «Кислород», я снял пробу по сценарию и по этой пробе сделал короткометражный фильм – вроде, не плохой. Но продюсеры его не приняли, они свой фильм видели совершенно иначе и не дали мне снимать полный метр. Хорошо, что осталась эта коротышка, ибо прежде – и того не было.
Позавчера в престижном трехзальном кинотеатре была премьера «Кислорода». Ваня сделал хорошую, абсолютно свою, зрелую картину. Она может никому не понравиться, но сделана так, как он хотел. На премьере почему-то не была представлена группа. Всем раздали приглашения в престижный московский клуб на вечеринку «Кислород». Мы подумали, что это банкет по случаю премьеры. Однако в клубе клубилось несколько сотен тинэйджеров под гремящую музыку, можно было за свой счет приобрести напитки и совершенно невозможно было общаться – во-первых, темно, во-вторых очень шумно. Я не понял – зачем нас туда позвали? При входе лысый дяденька, похожий на мента из фильма «Кислород», того, что застрелил обоих героев в «Комнате смеха» среди кривых зеркал, этот лысый страшный человек, отняв у меня приглашение, схватил за руку и поставил штамп на запястье. Я возмутился, а он сказал, что так надо, что если я уйду, то с этим штампом смогу вернуться. А я сказал, что уже ухожу и возвращаться не собираюсь, плюнул на запястье и стер штамп. Потом позвонил режиссеру Ивану Вырыпаеву – он сам не пошел в клуб, знал, что никакого банкета не будет, а сам сидит во дворике неподалеку с частью съемочной группы. И мы тоже пошли во дворик, где сидел режиссер – все же премьера. И пили коньяк с колой под звездами, и видели и слышали друг друга – и было тепло. Особенно оттого, что картина все же состоялась, не смотря на все усилия продюсеров получить коммерчески выгодный продукт. Если бы всем, кому есть что сказать и при этом он может, дали шанс и средства – сколько вышло бы интересных настоящих картин – у Вани же получилось! Но это была страшная ошибка продюсеров, дорого им стоившая, и вряд ли они повторят, и вряд ли кто другой захочет повторить. Ванино счастье – счастье одиночки.
А у меня – кризис.
Когда я узнал, что кризис во всей стране, да и во всем мире, я даже обрадовался – значит будет что-то новое. Но опять все это новое как-то не про меня.
Чтобы вырваться из порочного круга ассистентства, я пошел в маленький московский театр делать спектакль по Бродскому с пятью замечательными артистами из разных театров. В маленьком театре было все необходимое, кроме главного – творчества. Мы мучительно пробивались в блевотных волнах рутины и заскорузлых мозгов. Когда спектакль вышел, его невзлюбила хозяйка театра: «Эта работа, что говорить, высокопрофессиональная, яркая, талантливая, но… она не соответствует духовному статусу театра.» А духовный статус там таков, что мухи дохнут. Я попытался возразить (а театр как раз находится через дорогу от Новодевичьего монастыря):
- Видите ли, монастырь и кладбище – через дорогу, а это, как я понимаю, - театр. А театр – это азарт и зрелище, это игра и юмор, причем же здесь духовный статус? И, к тому же, если это Ваше личное зрительское мнение – пожалуйста, но Вы ведь худрук театра, за Вашим словом стоит конкретная судьба конкретной вещи, делавшейся трудно, долго и, к счастью, получившейся – сколько благодарных зрителей!
Но хозяйка, потупя взор, пробормотала:
- Простите – это была моя ошибка…
Что она имела ввиду, я так и не понял. Артисты быстро почувствовали, что они здесь не ко двору, спектакль заглох, не принеся ожидаемых плодов – успеха, популярности, прессы – всего того, что обеспечивает возможность выхода на другой уровень.
Но вот я думаю, а если кризис, то что должно поменяться? Может быть, в первую очередь, как раз привычные ментальные установки: успех, популярность, «раскрученность», доходы – может быть, все теперь должно быть по-другому? Я не знаю. Но вот уже полгода я не в работе, живу на зарплату жены, пребываю в затянувшемся кризисе и жду подсказки.
Главное в кризисе – не сойти с ума, или, наоборот – поскорее сойти.
Вчера мы с Ирой пошли на прогулку. На прогулке к нам пристали какие-то «лица кавказской национальности» и рьяно всучивали коробки с посудой по дешевке, за любые деньги. Они, наверное, эту посуду украли и теперь спешили сбыть. Конечно, мы не купили – нет денег, да и просто – не надо. Но потом почему-то пошли в магазин и купили очень дорогую кастрюлю, Ира давно хотела хорошую кастрюлю. Я сказал:
- Пусть эта кастрюля сварит нам новое, все новое – пусть по-новому пойдет жизнь.
Обратной дорогой нас ждал сюрприз – в магазине «Седьмой континент» в рамках акции «Шоковая цена продавались большие креветки. А я очень люблю креветки. И мы сварили в новой кастрюле вкусный обед. А сегодня утром я пошел в магазин и накупил гору этих креветок и забил ими морозильник.
И вот теперь мне кажется, что я сошел с ума, что вот накупил креветок – и счастлив.
- Хватит вам ловить рыбку в мутной воде – пойдем ловить человеков!
Когда Его распяли, они снова пошли ловить рыбу, пока Его не встретили.
Ей, гряди – скорее бы уже!