К "Запискам сумасшедшего"

Шишка алжирского бея в финальной строчке «Записок сумасшедшего» не разоблачение и подтверждение сумасшествия Поприщина, а снятие (им самим) пафоса всего печального монолога – от сознания безысходности в пределе его проговаривания.
Эта фраза должна решаться как начало другого куска, главного. И если же на каждое его «Молчание, молчание!» существует придуманный жест, то финальная фраза именно им и должна заканчиваться – он сам себя останавливает ввергая зрителя-читателя в бездну загадки:
БЕЗУМИЕ ИЛИ ПРОЗРЕНИЕ?
Склоняюсь к страшному пониманию. Не меркнет вдруг разум, и несчастный герой объявляет себя сумасшедшим. Это – самоубийство. Ибо понимание реальности для него – страшнее.