Улыбка юности в Татьянин день

Хмурое утро размывает сообщение дочки моих друзей, студентки-киноведки:

- Леша, у меня вопрос в билете, срочно: "Какое значение образа замка Эльсинор в фильме Козинцева «Гамлет»?

Кофе остывает, сразу перезваниваю:

- До банальности скучно – тюрьма, конечно. Козинцев подчеркнуто строил тюрьму. Но важно другое – как это работает, а именно – что происходит в фильме за пределами замка. Надо пересмотреть, но я сейчас вижу/помню три сцены: монолог «быть или не быть», возвращение из Англии и смерть.

Нам школярски ясно, что главный монолог мировой драматургии, решаемый на берегу штромящего моря, конечно соотносИм по масштабу с морем. Но здесь еще важно, что герой прорывается этим монологом не только вне стен тюрьмы, из которой его вырвала захватившая мысль, но еще вот это «между» - пределом свободы – море и пределом несвободы – замок.

Возвращение из Англии – это избежание собственной гибели – на плаху отправились вместо обреченного Гамлета его друзья-предатели Розенкранц и Гильденстерн, и Гамлет стоит у могилы Офелии – это вне замка – песчаный берег. Он сам жив, а его любовь лежит в могиле, которая пророчит Гамлету его собственную участь – именно Лаэрт, бросающийся в слезах на гроб сестры, убьет Гамлета. И здесь же один из главных контрапунктов в мировой драматургии – диалог могильщиков и монолог с черепом Йорика. Это происходит за пределами замка.

Последний выход – смерть. Раненый Гамлет выходит из ворот Эльсинора, садится у башни. С ним его друг, он слышит последние слова «Дальше тишина», он же, Горацио, поведает миру о всем случившемся. Элисинор распахнут, ворота открыты, внутри замка – только трупы – Фортинбрас со своим войском может беспрепятственно войти в когда-то враждебный Эльсинор – новая эпоха. А Гамлет – наконец-то свободен. Как-то так.

Пауза, в которой я успеваю хлебнуть кофе, и вдруг слышу совершенно сражающий меня вопрос:

- И что?

Дрожащая чашка стучит о блюдце, я смотрю на календарь: 25 января – день студента! За окном над питерскими крышами купол храма св.Екатерины, который я несколько лет наблюдал, учась в Герцовнике, моем Виттенберге. Почему-то именно там я ощутил себя, говоря сейчас с дочкой моих друзей про Гамлета. И вот – подарок – мне дали вытянуть такой простой, интересный билетик.

- Резюмируем ответ: важен не только образ самого замка, но та топонимика, которую он рождает, ставя героя между тюрьмой и свободой, жизнью и смертью, историей и вечностью.

- Спасибо, круто.

- Целую.

- Целую.

- Да, ещё - надо проверить: возможно, бродячую труппу актеров Гамлет встречает тоже вне замка. В любом случае, они приходят снаружи - мир игры, мир-театр, в котором все - актеры. А игра - конечно же свобода, в лучшем шекспировском понимании - пока!

- Пока!

Я допил кофе, сфотографировал моего ежеутреннего гостя, посланца неба и свободы – голубя в горностаевой мантии. Он стал прилетать недавно, когда тяжело заболел, а потом ушел из жизни мой друг. И я подумал: а этот гость на ограде балкона – на границе каких миров?

Спасибо утреннему звонку:

...Не ответа чаю, отвечаешь

и от века будто отвыкаешь –

отвекаешь, в развременье разом

диким оком окуная разум,

омутом омучивая душу,

задышалое окно наружу

пальцем прорисовывая в ясность,

в чистоту, в разгадку, яркость, ярость:

слово, наведенное по вздоху,

выжженное хрипом об эпоху,

словно оскользнулось и коснулось

кровью льда, надсадой горькой – юность.