Купюра

По телевизору взрыв грозненской управы. Немного щемит, но отдаленно. Во-первых, понятно – Чечня, во-вторых, после Москвы уже мало что испугает, в третьих – пусть сами разбираются. Говорят о жертвах – десятки. И вдруг в репортаже мелькает скомканная тысячная купюра на полу. Мимо люди бегут с носилками, спасатели, а она лежит помятая – и никто не подбирает. И все выстроилось – это бумажка, обыкновенная бумажка. Все, творящееся вокруг, в силу того, что снято не художественно, а хроникально, репортажно, проходно – все кажется обыденным: бегают люди, носят других людей, мигают сигналы машин, у кого-то с пораненным лицом берут интервью. Все обычно, но… до этой бумажки никому нет ровным счетом никакого дела. Я далеко в Петербурге, первый воображаемый внутренний жест – подобрать. А почему не подобрали другие? Смотрю на них, потом снова на бумажку – не хочу, не надо, ни к чему. Игра в условности отменяется, даже в такие безусловные условности, как тысячные купюры. Но ведь для кого-то эта война – деньги. Вот эти бумажки, что мятыми остаются лежать на полу, когда кругом одни люди зачем-то спасают других.