история одного задержания
Вообще-то Маська ласковая, но её котенком пнул на лестнице пьяный мужик, схватил и стал душить. Это увидела мамина ученица Танечка – саданула мужику в ухо, схватила Маську и бежать. Так у мамы появилась пушистая подружка с детской травмой – на руки не возьмешь, только если сама попросится, иначе может кусить или поцарапать – а маникюр у нее будь здоров, не дает когти стричь – на руки-то не взять, сразу шипит и вырывается с бешенным глазом и вздыбленной шерстью.
Интеллигенция с детской травмой – пнули, чуть не задушили, потому такая.
Но тут во всем доме случилась катастрофа – нашествие клопов.
Когда слабеет организм – приходят паразиты и кровопийцы.
Организм слабеет, когда вступает в конфликт с природой или моральным законом – однозначно.
Как это случилось в одном из питерских домов?
В домуправление поступила жалоба на подвальных котов от одной беспокойной жилицы. До этого коты и кошки сорок лет преспокойно соседствовали с людьми, особо сердобольные кормили их, но остальным, большинству, они вдруг стали мешать.
На собрании жилищного кооператива выступила дама из районной управы и сообщала, что: «Из-за этих кошек пострадал сан(кт)техник Борзов, который в подвале чуть не насмерть был загрызен блохами, а блохи – от котов!» Странно, что блохи от котов, можно было бы возразить, что они от крыс, но и это неверно – блохи от блох, причина распространения – антисанитария, оттуда же и крысы, с которыми посильно борются сан(кт)техник Борзов и страдающие от блох коты и кошки.
Это эссе – не о кошках, котах, крысах, блохах и клопах, не о сан(кт)технике Борзове – это метафорическое, полагаю, кто-то догадался.
Так вот, большинством жильцов было решено заварить все входы в подвал и вентиляционные окна закрыть решеткой. По части решеток у нас опыт большой – это наиболее распространенный архитектурный элемент самой большой страны мира.
Восставшее на защиту беззащитных меньшинство по результатам голосования потерпело фиаско и отправилось лить бестолковые слезы, а безмысленное и беспощадное большинство радо было платить из собственного кармана за блокирование вентиляции в фундаменте и решетки повсюду.
Далее наблюдалась следующая картина: буквально через несколько дней после означенного выше решения жилищного кооператива у подъездов стала появляться мягкая мебель. Поначалу я думал, что благосостояние жильцов, способных легко оплачивать внебюджетные работы по решеткам, столь успешно, что все разом взялись обновлять интерьеры. Но когда я понес на помойку диван нашей сиделки, о благосостоянии не думалось – диван кишел клопами, которые почему-то не приняли к сведению, кто за что голосовал, и пришли ко всем.
Надо сократиться – метафора становится излишне детальной и забывает/забивает тему.
В течение двух лет жильцы дома разобщено вызывали сотрудников сан(кт)эпидем станции для проведения необходимых мер, но клопы, как коррупция в большой стране, в культурной столице которой сие происходило, локальными методами неистребимы – они просто мигрировали в необработанные квартиры, а потом возвращались на прежние места новыми бандами. Так по сей день и продолжается.
В нашей квартире, где живет моя мама с тремя инсультами, сиделкой и кошкой Маськой, их не было полгода – но пришли. И Маська, отягощенная детской травмой, затрясла ушами. Поначалу мы подумали – отит – врача! Я позвонил ветеринару-волшебнику (петербуржцы, рекомендую замечательного специалиста: Андрей Иванович Пономаренко +79119212803, кабинет по адресу Сиреневый бульвар 23 к 2 – вас не обманут и не будут зазря тянуть деньги – он настоящий врач!), он сказал:
- Лёша, кошка на своей территории будет защищаться до последнего, а в чужом пространстве смиряется. Знаю характер Маськи – привози ее к нам.
Когда, спустя два дня, на Пушкинской площади в Москве мне заломали руки, бросили в автозак и отвезли в Ярославское УВД, я понял, как смиряется кошка на чужой территории.
Попытка посадить Маську в переноску была кровавой – ее маникюр, зубы, бешенный взор, шипение, метание из угла в угол по всей квартире. Пришлось применить мучительное для обоих насилие – Маська описалась, изо рта потекла слюна, всю дорогу она орала благим матом.
- Уши чистые, отита нет, - резюмировал Андрей Иванович, - но вот тут прыщик на ухе – это укус – чей?
Догадаться было не сложно: маму они не кусают, потому что у мамы от инсультных лекарств разжиженная кровь, сиделка приходит только днем, а они кусают ночью, вот и куснули бедную Маську, которая верно хранит мамин сон, греет ее и мурлычет по ночам. Укусы эти очень чешутся – знаю по себе. Сколько раз уже, когда два года назад начался этот кошмар, я в родном городе не мог ночевать в своем доме – уходил к друзьям…
Притихшей Маське постригли когти.
- Сколько с меня, Андрей Иванович?
- Нисколько, я ничего не сделал.
- Но…
- Перечисли в какой-нибудь приют, или накорми дворовых котов.
Вернувшись домой, Маська старательно умылась и пошла ласкаться к маме – снова вместе, какое счастье.
В этом году я трижды был на Алтае. Сперва позвали с презентацией книги http://artgnezdo.com/alexey/words/books/yabloko-ot-yabloni/
Там, в Шишковской библиотеке города Барнаул, задали вопрос:
- Как не бояться быть режиссером?
- Вы задали три вопроса, с какого начать?
- Почему три? – уточнил интеллигентный и прекрасный Дмитрий Шарабарин, он возглавляет молодежную секцию кино на Алтае.
- Первый: «Как не бояться быть режиссером?», второй: «Как не бояться быть?», третий: «Как не бояться?» С чего начнем?
- Спасибо, вы ответили.
Потом мы долго беседовали с Дмитрием и его студийцами, меня пригласили на молодежный форум в июне и на Шукшинский кинофестиваль в июле. Так я зачастил на Алтай.
Пик молодежного форума АТР («Алтай – территория развития») пришелся на 12 июня – «День России». На огромной поляне в курортном предгорье Белокуриха тысяча молодых лиц, на многих гримом нанесены триколоры, повсюду флаги и праздничная музыка. Я выступал на Кинокампусе, рассказывал, как Алексей Герман снимал свою последнюю картину «Трудно быть богом», меня спросили:
- А почему Алексей Юрьевич так и не закончил картину, над которой работал 15 лет?
Возникла беременная пауза, спрашивали явно не о том, что режиссеру не хватило времени, что проживи он дольше… не о том спрашивали.
- Причин много, - осторожно начал я, - с дистанции времени думаю, что… Позвольте пример. В 1929 году в Германии вышла книга Ремарка «На западном фронте без перемен». Эта книга сразу же была переиздана миллионными тиражами, ее прочитали все, автор стал всемирно известен. Эта книга об абсурдности и безумии войны, конкретно у Ремарка – Первой Мировой. Кажется, что когда прочтешь эту книгу, а ее прочла вся Европа, то повторение этого опыта невозможно, немыслимо, повторяю – прививку книгой получили все. Но, вот парадокс, спустя четыре года по выходе книги к власти в Германии (родина Ремарка) приходят нацисты и, спустя еще семь лет, начинается Вторая мировая. То есть, гениальное и исчерпывающее высказывание автора великого романа, оказалось бессмысленным, нецелесообразным, не вразумило даже его соотечественников – печальная картина. Так вот, Герман и его фильм… Алексей Юрьевич начал работу над фильмом в 1999 году, по сценарию, написанному в 1968 – когда и должна была сниматься картина, ее даже запустили в производство в июле 1968-го. Но в августе в Чехию вошли наши танки, картину закрыли, еще бы – главное событие истории – вторжение в Арканар «Черного ордена», силой захватившего власть. И вот, спустя тридцать лет, когда уже демократия, когда уже «освободили» все картины Германа и был снят «Хрусталев» - гениальная кафкианская притча о тоталитаризме, мастеру показалось, что наконец-то можно говорить честно о самом главном… И тут вдруг в обществе начинаются странные перемены – духовная реставрация прежнего режима. Общество отказалось от переосмысления недавнего исторического опыта и встало «смирно» под прежний гимн прежнего тоталитарного государства. Это – абсурд? Абсурд, он самый. Случился какой-то великий обман, который как-то не заметили или не захотели заметить, пропустили. И Герман, как настоящий художник и гражданин, думается мне, понял, что теряет своего зрителя, что высказывание, заложенное в фильме, требует поправки на происходящее. А это происходящее еще надо осмыслить, понять его причины. Для режиссера началась мучительная гонка Ахиллеса за черепахой… Он так и не успел, его зритель разобщился и исчез. Я видел людей с хорошими лицами, известных и небезызвестных – они толпами покидали зал на премьере картины. В коммуникативном плане – высказывание потеряло адресат. Как-то так.
Время семинара истекло, на огромной поляне в предгорье Белокурихи зазвучали по трансляции бравурные песенки, задумчивая молодежь не расходилась, хотя уже ни о чем и не спрашивала.
На обеде ко мне подсел Дмитрий Шарабарин:
- Лёша, представляешь, пока ты рассказывал разные анекдоты о кино и раскрывал всякие профессиональные секреты, руководство форума обходило другие площадки, но когда тебя спросили: «Почему Герман не закончил картину», они пожаловали к нам и с выразительно вытянутыми лицами выслушали твой патриотичный спич по случаю «Дня России».
- Смешно. Всё равно, что в парадном мундире зайти в комнату кривых зеркал в Луна-Парке.
Потом был общий праздник на поляне, дискотека. Потом в отеле «Жемчужина Белокурихи» охранник переключал с канала на канал зомбоящик. По всем программам транслировали многотысячный концерт с Красной площади, а моя лента новостей пестрела кричащими снимками и видеороликами:
«12 июня в Москве состоялся многочасовой марш. По меньшей мере три тысячи человек прошли по центру столицы — от Чистопрудного бульвара до улицы Петровки, где движение перегородили сотрудники Росгвардии и полиции. Больше 500 протестующих были задержаны, в том числе журналисты — им не помогли ни пресс-карты, ни бланки, подтверждающие, что на мероприятии они находятся по заданию редакции...»
А 27 июля на горе «Пикет» (это так зовут гору) у босых ног монумента великому земляку Василию Шукшину в селе Сростки проходило торжественное закрытие XXI Шукшинского фестиваля, где за картину «Лорик», снятую в Армении мне вручили диплом «За лучший сценарий».
Потом интервью:
- Что такое Лорик?
- «Лорик» в переводе с армянского – птичка, перепелка. Когда шло озвучание, я попросил актера Микаэла Погосяна насвистать несколько мелодий – как он упоительно импровизировал! Картина легкая, и главное в ней – игра. Игра, которая не прекращается, даже если… особенно, если ставки в игре повышаются. А жизнь – это всегда повышение ставок, уж коли ты взялся играть. Был трудный август, жара под сорок, когда весь Ереван вышел на улицы: люди хотели нового, не желали больше лжи, напрасной крови, обогащения воров. Тревожные дни – на окраинах города стрельба, заложники, шли аресты, все самолеты в Ереван битком – слеталась диаспора, решалась судьба страны. И встал вопрос – как снимать кино в такой ситуации? Сроки съемок жесткие, потому что единственная в Армении камера «Алекса» расписана на год вперед. Но вопрос был не о том, что снимать опасно, вопрос стоял иначе: нравственно ли заниматься киношкой, дурачиться, ломать комедию, когда большая и настоящая игра выплеснулась на площади? Тогда собралась вся группа, говорил каждый. И мы поняли, что если разойдемся, отложим, отменим – мы проиграли. Потому что кино – это главное наше дело, и надо постараться сделать его хорошо. 27 августа, в международный день кино, первая съемочная смена. А под окнами шли демонстрации. Эта ситуация за рамками каждого кадра, это расширение каждого кадра и его глубина. Глубина легкой картины с таким шутливым и беззаботным именем – «Лорик».
Шукшинский фестиваль завершил праздничный концерт – народные танцы, «Калинка-малинка», безотрадные песни на тему «Люблю Россию» с плохими стихами и похожими мелодиями. А в Москве в это время…
На акции протеста в задержаны 1388 человек…
Хоть не летай на Алтай, ей-богу!
Дальше, согласно 51ст. Конституции РФ, я могу ничего не рассказывать, чтобы не навлечь бед на себя, близких родственников и друзей. Об этом меня предупредили в Ярославском УВД при задержании. Но, уж коли начал, продолжай.
Светлана Андреевна, хранитель музея-усадьбы Мураново, благословленная на это служение еще отцом Александром Менем, живет в самом центре Москвы у магазина «Елисеевский». Она плохо себя чувствует, ходит с трудом, и сейчас находится на бюллетене. Время от времени я ношу ей продукты и беру из шкафчика экземпляр своей книги, чтобы подарить кому-нибудь из друзей. На Шукшинском фестивале у меня появились новые друзья, с одним из них, хорошим режиссером, я договорился встретиться в «Депо» в 15:30.
- Вы знали, что в Москве проходит несанкционированный митинг?
- Знал, но в центре Москвы живет моя знакомая, она ждала продукты.
Николай I после декабрьского восстания спросил Пушкина:
- Пушкин, принял ли бы ты участие в 14 декабря, если б был в Петербурге?
- Непременно, государь, все друзья мои были в заговоре, и я не мог бы не участвовать в нем. Одно лишь отсутствие спасло меня, за что я благодарю бога!
- Довольно ты подурачился, - возразил император, - надеюсь, теперь будешь рассудителен, и мы более ссориться не будем.
Как известно, Пушкин уже поехал было в столицу, но дорогу ему перебежал заяц, и суеверный АС вернулся. В Москве, как ни странно, зайцев нет, коты не в счет, и я преспокойно направился на Тверскую. Я знал, что там происходит, и знал, что там много моих друзей прогуливаются по Бульварному кольцу. Прогулялся и я.
Над памятником Пушкину трещит лопастями вертолет, рефренит трансляция: «Среди сотрудников Росгвардии большинство солдат срочной службы – это ваши сыновья». Иду по бульвару, вижу много приятных лиц, здороваюсь со знакомцами, но большинство здесь – люди без лиц, головы в шлемах – наши, судя по всему, сыновья. Я, конечно, взволнован внезапной многодетностью, но странно, что они так неразличимо-одинаковы… Пора идти к Светлане Андреевне, она ждет продукты. Схожу с бульвара, иду к Тверской – к «Елисеевскому» не пройти, обе стороны перекрыты сыновьями и прохода нет. Возвращаюсь, подхожу к памятнику АС. Народу (не считая сыновей) не особо много, все мирно прогуливаются. Вокруг памятника ходит многоножка – сцепившийся клином пяток россгвардейцев, у первого в руках мегафон:
- Расходитесь, вы мешаете отдыхающим гостям столицы и москвичам, ваши действия незаконны!
Какие действия, и кто мешает гостям и жителям? Оглядываюсь – никто вроде не мешает. Сам я – и гость, и житель, урожденный ленинградец, прибывший в Москву по лирическому поводу семнадцать лет назад, прогуливаюсь, стою и посматриваю.
Но какие-то невидимки этим сыновьям все же мешают. Время от времени пятерка выхватывает с площади кого-то и тащит в автобус с зарешеченными окнами – почему? Этих людей сразу фотографируют… Как недавно на красной дорожке Шукшинского кинофестиваля – идешь рыбой по соцсетям – щёлк, щёлк, щёлк.
И тут, видимо, настырных невидимок стало больше, и они очень стали мешать москвичам и гостям – сыновья сцепились и грозной шеренгой двинулись на невидимок. Я стою, сыновья приближаются, вот уже и лица различимы за забралами шлемов – молодые такие, немножко растерянные. Подходят вплотную, прыгаю на брдюр/поребрик, смотрю на них, напуганных невидимками; мирно, ей-богу, с искренней и доброжелательной улыбкой спрашиваю:
- Друзья, простите, а чем мы вам мешаем?
Видимо в этот момент я превратился в невидимку: из шеренги выпрыгивает пятерка, меня хватают и тащат под ослепительными фотовспышками – красная дорожка.
Бормочу мантру:
- Я не оказываю сопротивления, не оказываю сопротивления, простите, нельзя ли помедленнее, я не могу так быстро бежать, сыновья, мы же не ровесники и я, мягко говоря, стеснён!
- Пожестче с ним! – слышу грубоватый взрослый, отеческий голос.
Мордой в борт автозака, по ногам бьют – в шпагат! – отряхивают видимо запылившийся пиджак и брюки, вытаскивают из кармана телефон, забирают авторучки и швыряют меня в клетку – там уже десяток-другой невидимок с довольно приятными лицами, душно, окна закрыты.
Ждем ещё пяток гостей – вот и девушки пожаловали. Глядя на решетки на окнах, вспомнил невентилируемый зарешеченный подвал с клопами и замурованными кошками – брр.
- В Ярославский! - командует отеческий голос.
Неужели в Ярославль повезут, а как же Светлана Андреевна, а как же встреча с коллегой-режиссёром, а как жене сообщить? Один из невидимок достал из носка мобильник, и, пригнувшись, по очереди все позвонили родным – едем, под мигалками, с ветерком, в закупоренном мобильном фрагменте фундамента государственного здания.
Слава Богу – не Ярославль, а где-то за ВДНХ разворот и направо, въезжаем во двор – там уже парад офицерского состава УВД Ярославский в мундирах с погонами.
Не выпускают, отеческий голос что-то решает с начальником УВД. У открытой двери автозака трое сыновей достают сигареты и дружно дымят.
- Ребята, отойдите подальше, здесь же совсем воздуха нет, ну мы же тут «общественное место» в некотором смысле.
Но сыновья либо слышат плохо, любо автозак, набитый невидимками, общественным местом не считают. Барышни побледнели от дыма, да и мужчин тоже подташнивает – сигареты у сыновей дешевые.
Выводят, разрешают в туалет – смущенная очередь невидимок, ведут в класс с партами и портретом отца отечества на стене. Мама моя, у тебя три инсульта… и у отечества три – первый основной и два повторных. С нами смущенный, как невидимки в сортирную очередь, подполковник, спрашиваю:
- Надолго мы здесь?
- Сейчас майор придет и все расскажет.
Майор, здесь, видимо старше подполковника.
Заходит майор толпой сам-десять, разнопол и тоже вежлив – невидимок разводят по-двое по кабинетам, дальше – только шуршание бумаги и шкрябанье авторучек: протокол о задержании, протокол о доставке, протокол об административном правонарушении, определение, объяснение, подписка, расписка, выписка… тянется драгоценное время жизни. Уже почти закончили, вбегает бледный сержант:
- Вот рапорт, всем копировать!
Перед старшими офицерами ложится растиражированный листок, и все, как плохие ученики на завальном экзамене, списывают слова: «При скоплении пяти тысяч… выкрикивал лозунги… призывал… не подчинялся…» - у всех одно и то же.
Через три часа вернулись в класс, возвращены телефоны, авторучки, очки, ключи.
- Мы свободны?
Женщина-майор протягивает листок:
- Что это?
- Что вы не имеете к нам претензий и что получили на руки все копии вашего дела.
- Мое дело – снимать кино, ставить спектакли и писать.
- Вот и пишите.
Смотрю на нее с невидимой нежностью:
- Хорошо вам здесь?
- Молодой человек, не желала бы вам сейчас оказаться на моем месте.
- Спасибо за «молодого человека», на моем месте я вам тоже не желаю…
Подписываю бумаги.
- Свободен?
- Спросите подполковника.
- Господин подполковник, мы свободны?
- Сейчас придет майор…
Приходит майор, выкликает пофамильно двух невидимок, куда-то уводит – на волю?
Через полчаса возвращается, снова выкликает – о, моя фамилия!
И почему-то ведет на волю с первого этажа из класса с портретом отца отечества на второй этаж, по коридору с зарешеченными окнами к двери «Выход» – сбрасывают, что ли, со второго этажа?
Темный коридор освещен внутренним светом из кабинета. Двое остаются, я захожу.
- Злобин?
- Да.
- Белов, следователь по уголовным делам.
- Имя отчество не уточните?
- Евгений Евгеньевич.
- Приятно, у меня отец Евгений и сын Евгений, слушаю вас.
- Вы проходите в качестве свидетеля, пока свидетеля, по уголовному делу о беспорядках в Москве 27 июля.
- Беспорядки в Москве 27 июля я осуществлял на красной дорожке на горе Пикет в селе Сростки на Алтае, на родине Василия Шукшина.
- Это мы проверим, а сейчас у вас будет изъят мобильный телефон, сами решите – добровольно или силой, и взята эпидемоскопия…
Я возможно это слово не точно пишу, потому что я испугался.
- Что взято, простите?
- Анализ слюны.
- А потом?
- А потом посмотрим по вашему поведению…
Я стараюсь не зашипеть, как Маська, но глаза невольно расширяются, из пальцев, привыкших к авторучке, выстреливают когти и дыбится шерсть – моя детская травма, я боюсь и оглядываюсь по углам, изо рта вот-вот предательски потечет слюна. Я же невидимка, невидимка, но я не могу спрятаться!
- Не надо вынимать из телефона симкарту, вставьте обратно.
- Я могу совершить звонок?
Вот сейчас он скажет нет… и?
- Да.
И я звоню, спасибо друзьям, они сообщили номер ОВД-ИНФО:
- Здравствуйте, женщина, милая, что мне делать?
- Ничего не подписывать, ссылаясь на статью 51, от анализа отказаться, телефон не отдавать. Спросите, на каком основании изымают.
- Евгений Евгеньевич, на каком основании изымают мой личный телефон?
- На основании протокола об изъятии, улыбается следователь.
- Я слышу, но вы же свидетель! – женщина-адвокат перекрикивает детские голоса.
- Я не вовремя? У вас там дети кричат?
- Вовремя. Отдайте им телефон, выключите, заблокируйте и отдайте. Если через час вы мне не перезвоните – будем бить тревогу. Дайте номер вашей жены!
Айфон с профилем Николая Васильевича Гоголя на чехле прыгнул в конверт и запечатался.
- Когда мне его вернут?
- Не известно.
День был без числа.
3 августа 2019 года.
У выхода из УВД Ярославский толпятся выпущенные невидимки – ждут последнего. Я выхожу. Знакомимся, обмениваемся номерами отнятых телефонов – будем держать друг друга в курсе, будем поддерживать друг друга на суде. Когда? Пока не понятно.
Суд – по-древнегречески κρ?σις – кризис.
Кризис – решение, исход.
Когда? Пока не понятно.
Будем держать друг друга в курсе.
Будем держать друг друга.
Будем.
Быть – без вопросов – быть.
Моя детская травма…
Я, Злобин Алексей Евгеньевич, 1972 года рождения – Ленинград (этого города уже нет).
Моя мать – педагог-пианист, мой отец – режиссер-педагог.
Один мой дед – сын врага народа его мать была расстреляна – любимая ученица композитора Глазунова, смолянка, пианистка. Дед – полковник связи – писал отречение от матери – это его травма.
А другой дед, двоюродный, муж дочери врага народа, сестры моего деда, был начлагом (начальником лагеря) в Сибири, но прежде – моряком-офицером, от него мне достался кортик и ордена.
А я – приемный. Меня нашли орущим свертком на лестнице в хмуром подъезде, а потом подарили отца-режиссера и пианистку-мать со всеми родственниками, из которых никого не осталось.
Я знаю о своей детской травме, я ее продумал, это помогает не выпускать когти и не шипеть, а просто спросить безлицых сыновей, не помнящих своей детской травмы, спросить у подножия памятника одному свободному человеку, спросить:
- А чем мы вам мешаем?
И не бояться этого вопроса, потому что:
-…Государь, все друзья мои были в заговоре.
Жаль сказать это некому.
Продолжение, видимо, следует...
21 августа в 19:56
Друзья, все, кто оказал поддержку, проявил беспокойство, по поводу суда благодарно сообщаю: по моему ходатайству дело перенесено на 17 сентября - это очень хорошо, лучше подготовимся:)))
16 сентября в 22:21
Друзья, второй, надеюсь, заключительный акт марлезонского балета, буду благодарен за поддержку: БАБУШКИНСКИЙ СУД (ул. Лётчика Бабушкина, 39А) Привлекаемое лицо Злобин А.Е. Статья КоАП РФ Ст. 20.2, Ч.5 Дело № 05-1712/2019 Cудья Воронина Л.И. Судебное заседание 17.09.2019 17:00
Свидетели со всей очевидностью подтвердили невиновность.
Защита легко и непринужденно опровергла все обвинения, доказав их ложность, сфабрикованность, несостоятельность.
Судья Воронина Л.И. впервые за историю всех летних "быстрых" дел вела подробное заседание, выслушивая каждого свидетеля, принимая все ходатайства и дав полноценно развернуться защите.
Ожидание решения было коротким, ибо бесспорным:
"Виновен = штраф 20 000 рублей".
И почему люди с хорошими лицами, свидетели представления, почувствовали этот избыточный аристократический стыд - "За державу обидно..."???
Татьяна Пигарева
К происходящему. Два дня назад были в Бабушкинском суде. В очередной раз завораживает ритуал: судья Воронина перед выступлением каждого свидетеля хорошо поставленным голосом повторяла: «Предупреждаю об ответственности за дачу ложных показаний по статье 17.9». Воронина выслушала трех свидетелей, в том числе Светлану Андреевну Долгополову, главного хранителя музея Мураново, с трудом преодолевшую ступеньку, чтобы подняться на «трибуну» - к ней, больной, 3 августа ехал чудесный наш друг Алексей Злобин, поэт и режиссер, чтобы принести продукты (он, надеюсь, настоящее про все эти фарсы еще напишет). Светлана Андреевна живет в Козицком переулке, Пушкинская перекрыта, Алексея оттеснил сплоченный ряд Росгвардейцев. Его риторический вопрос: «Чем мы вам мешаем!??» и втужесекундное задержание обошли интернет. В деле - два рапорта росгвардейцев, идентичных, под копирку - сговор, группа, лозунги, антиправительсвенные выкрики. Шел за продуктами. Судья Воронина удаляется. «Суд идет». Встаем: «Признан виновным. Штраф 20.000 рублей». Прекрасные слова адвоката: «В той России будущего, которая - я уверен, настанет - вас, госпожа Судья, и ваших сообщников постигнет возмездие». Вот я тоже в этом уверена, и - надеюсь - до Суда Страшного. Полный запрет на профессию - пусть в супермаркете с Золотовым за соседней кассой торгуют. А пока - всех отпустить.
После вынесения приговора, пока шли из зала суда к выходу, зуйски донимала одна недосказанность, о, эти фразы задним числом, эти нелепые кулаки после драки:
- Ваша честь! – понятно к кому обращение, – прошу принять во внимание одно обстоятельство в качестве вишенки на торте (как красиво говорил наш учитель фехтования в театральном институте «Капля керосина для букета в коктейле»), так вот: основная статья моего дохода в последнее время: долги + уход за пожилой матерью = сиделка, лекарства, питание. Видя, как лихо вы отмахнулись от свидетельских показаний, как не тронула Вас восхитительная речь замечательного адвоката Алхаса Абгаджавы, прошу и это небольшое обстоятельство швырнуть в бездну Вашего игнора…
«Чудище обло, огромно, стозевно и лаяй» – как-то кстати припомнился эпиграф к Радищевскому «Путешествию из…»
Фантомная война на миг прервалась реальной сценой: свидетельница минувшего представления, негодующая Т (с четырьмя иностранными языками, учеными степенями, членством в нескольких мировых академиях и почетная гражданка одной из европейских держав… одним словом – гордость отечества) пожурила охранника:
- Как вам не совестно защищать беззаконие!
Это, по-видимому, относилось к той же судье, с которой я вел фантомный бой, но охранник не растерялся:
- Не нравится – уезжайте!
Интересно, если мы все уедем, кто будет учить его детей грамоте и уважению к родителям?
Вернувшись домой, я бросился на трибуну фейсбука, разразился постом и, облайканный друзьями, рухнул спать, как после месяца ночных смен на сложном кинопроекте. И тут же ввязался в затяжную фантомную битву с судьей Ворониной. Она, взгромоздясь на судебное кресло держала в клюве приговор с надписью «ШТРАФ», а я юлил понизу, умоляя спеть что-нибудь нежное, хваля ее перья и прочее – напрасно, клюв не разжимался. Проснулся заполдень, в кошмаре, под нежное мяуканье требующих пайки котов.
Ветер за окном нес осенние листья, завихрился, и желтое сентябрьское золото летуче сложилось в красивое иноземное слово «АПЕЛЛЯЦИЯ», заслонившее мне напрочь весь заоконный пейзаж.
Тут же пиликнул телефон, взятый напрокат у жены, поскольку мой был изъят следователем в день задержания.
СМС: «Денежный перевод – имя, отчество, первая буква фамилии».
Есть имена, которые ты заносишь в специальную отдельную папку, отмеченную звездочкой – самые дорогие.
Обескураженный и смущенный, я тут же позвонил отправителю:
- Лёша, не могу говорить, я в присутственном месте. Понимаю ваши чувства, но услышьте: вам придется с этим смириться. Перезвоню позже, счастливо.
Дальше пошла такая свистопляска, что забыл позвонить маме: «Ну как ты там? Кстати – с годовщиной тебя вышей с папой свадьбы…» – не позвонил, потому что…
…бегу по парку, звонок:
- Лёша, нужно срочно сдавать программу семинара для английской школы!
- Подождите до завтра, все сделаю.
Ловлю машину, снова звонок:
- Привет, когда сдашь проект четырех детских аудиокниг, давно пора их записывать!
- К вечеру, терпимо?
- Не позже, пожалуйста!
Снова звонок:
- Леша я смонтировал сцену, когда тебя ждать?
- Задержусь на час, прости…
Еще:
- Алексей, готов обсудить сценарий!
- Можно завтра?
Самое счастливое – моя работа! Но все отложено, потому что я мчусь в Бабушкинский суд на другой край Москвы забирать решение.
- Металлические предметы на стол, проходите через рамку, предъявите паспорт, комната № 203.
Там хмурая блонда красит ногти:
- Ох уж эти митингующие, достали уже! Фамилия?
- Злобин.
У стойки юный лейтенант полиции:
- Чего вы добивались, не пойму!
- Как вас зовут, молодой человек?
- Андрей.
- Андрей, вы проходили в школе теорию вероятности?
- Да.
- Вы допускаете, что не было ни одной ошибки при задержании граждан третьего августа?
- Допускаю, ошибок не было.
- А когда человека сдергивают с велосипеда и бьют дубинками?
- Дело в том, что сейчас много украденных велосипедов, и сотрудники полиции…
- Простите, мы живем на разных планетах, и нам нечего обсуждать. Служите режиму и спите спокойно.
Что-то подписываю, беру «Постановление», поднимаюсь к судье Ворониной, она ставит штамп.
Всё.
Я снова не сказал ей, что грабить нехорошо.
И не надо – ей это безразлично.
И идти с жалобой к одной голове дракона на другую я тоже не хочу, потому что безбашенные драконы все равно ничего не понимают, а времени на беседы с ними попросту жаль.
И еще потому, что…
Звонок:
- Лёша, теперь я могу говорить. Так вот, касательно перевода средств. Вы вольны поступить, как считаете нужным, но мое вам слово, поверьте прожившему долгую жизнь человеку: не связывайтесь! Единственно правильное отношение к этой системе – брезгливый бойкот. Пишите книги, ставьте спектакли, снимайте фильмы, записывайте с Ириной диски и не тратьте времени на эту ерунду, поверьте – не стоит того. И еще, я думаю, что у вашего достойнейшего защитника сейчас есть дела и посерьезнее. Поэтому я и прислала вам деньги, кесарю – кесарево, и пусть подавится.
- Аминь.
- Что?
- Весомый аргумент. Спасибо за поддержку.
- Ну, вот и хорошо.
В башке еще шумит фантомная война…
Но пусть она не заглушит дружеский голос…
А драконы сдохнут сами – от одиночества.
Как из орды, слова узлами – не развяжешь, позвонил следователь с тюркским ФИО:
- Заберите свой телефон за ненадобностью!
Девять недель - скоророжденное решение:) Они его 3 августа забрали, более тысячи таких по Москве.
- За ненадобностью...
Как Лацис в Казани в 18-м году отдавал горожанам тело расстрелянного градоначальника, последнего Боратынского – претензий не имеем, возвращаем за ненадобностью.
Вот эти – ненужные, незваные, непрошеные – вызубрили словечко... все у них «за ненадобностью» и без извинений. «Реабилитирован, претензий не имеем...» Афган, Чернобыль, Курск, Беслан... вся история – сплошной штрафбат и зона – поля бескрайние ненадобных могил –
беспризорники…
Минут пятнадцать, загодя предупредив, я подождал у проходной Следственного Комитета,
ФИО вынес конверт – тот же самый, в который паковали при изъятии,
за два с половиной месяца так и не открытый,
за ненадобностью, я полагаю.
А спустя неделю - заказное письмо с характерной подписью Р.Р.Габдулин: "Заберите, - мол, - свой телефон".
Но я уже забрал - письмо ненужное, тревожное, но безопасное, как эхо выстрела.
