"Пластилин"

Как-то друг режиссер дал прочитать пьесу, я пролистал две страницы и отложил – не мое. А теперь пошли, потому что спектакль заметный, и режиссер-новатор, и центр современной драматургии, где сам я собираюсь ставить. Актеры работали уверенно, профессионально; все было понятно, жестоко и… неинтересно. Потому что холодно. Автору не больно и не смешно, мне – тоже. А после спектакля ругались, потому что Ире понравилось, ее задело, а меня – нет. Хотя, наверное, ругался я не потому. Я прочитал рассказ, где расстрига-поп, ставший комиссаром, решил, обманув деревню, провести кощунную службу и причастить паству самогоном. А потом паства его избила до смерти прямо в храме. Я должен понимать или чувствовать, почему обращающийся ко мне жесток. Я всегда уловлю и юродство, и боль, и отчаянье. Но когда потолок идеи ниже уровня глаз, когда нет боли или смеха, тогда зачем? Я ухожу из зала с озлобленным сердцем. Не увидев ни нового, ни интересного. Все модно, все вроде бы вызывающе откровенно, но гнусно на сердце, потому что там нет человека. Его забыли. Нельзя, говоря ожесточенно о серости и безысходности, не выразить своего отношения к ней. Именно в том, как ты на это смотришь, есть авторство. Я же остался холоден и одинок. И мне не захотелось делать спектакль в этом театре. Более того, я вдруг разлюбил пьесу, с которой живу уже месяц. Когда смотрю хороший спектакль, хочется делать свой. Когда плохой – ничего не хочется.
Я посмотрел плохой спектакль.
Уже пора перестать прикидываться, стесняться и стараться в вопросах выбора и оценки увиденного и прочитанного. Достаточно опыта понять – твое или нет. Хочется жить – не хочется жить – вот и весь критерий.