Френч-пресс

о.Валерию Степанову

У друга-ровесника юбилей. Мы всякий раз встречаемся на Тверской в «Кофе-хаус», и всякий раз случается одна и та же ерунда: он всякий раз заказывает по меню цветочный чай во френч-прессе, а ему всякий раз приносят в чайнике, он всякий раз удивляется, что его не поняли, а ему всякий раз отвечают, что, к сожалению, в данный момент френч-прессов нет, вчера разбились разом все, сегодня заказали на складе новые, но их еще не привезли. Всякий раз он расстраивается и гневно требует вычеркнуть френч-пресс из меню. Всякий раз его замечания вежливо и безразлично принимаются официантами. И вот по случаю его юбилея, решаю это, всякий раз расстраивающее моего друга безобразие прекратить. Купил френч-пресс, месяц он ждал в коробке заветного дня, на встречу в «Кофе-хаус» иду заранее, чтобы осуществить свой ошеломительный план. Заказав кофе, зову официанта и вооружаюсь наиприветливейшей, безотказной (т.е. попробуй, откажи) улыбкой – свечусь как дурак белым лучом в смоге прокуренного кафе.
- Готовы заказать?
В семнадцать секунд внятно и лаконично излагаю задачу:
- У завсегдатая вашего кафе сегодня юбилей, хочу подарить ему персональный френч-пресс. Он придет, закажет цветочный чай, и вы принесете его во френч-прессе. И впредь всегда будете подавать ему так и особо хранить его персональный френч-пресс, хорошо?
Официант тупит, партия теряет темп, во мне гаснет чувство юмора, боюсь, что в силу блестящей лаконичности я не понят. Достаю коробку с тяжелым вздохом: «Вот френч-пресс, возьмите, и когда придет юбиляр, заварите ему цветочный чай!»
- Нам не нужны френч-прессы… - мяукает басом официант.
- Как не нужны, у вас же их нет, а в меню есть!
- Минутку! – он уходит.
Наблюдаю за коротким диалогом у бара: бариста нажимает какой-то рычаг невидимого автомата, его обдает облачком пара. За соседним столиком барышня наливает чай… из френч-пресса. Показалось, какой-то ракурс не тот, но и слева, и справа то здесь то там предательски поблескивают хромированные френч-прессы.
- Пожалуйста, ваш заказ!
Официант ставит передо мной френч-пресс, в кипятке за стеклом купаются цветочки в обнимку с чаинками – это провал. Видимо здесь готовились к приходу моего друга-юбиляра.
Бегу в магазин «Армения» купить хорошего коньяку или тутовой водки. Но в «Армении» всё, как город в ремонте, затянуто черным полиэтиленом. Продавец-армянин улыбается:
- Сегодня день выпускников, повсюду запрещено продавать спиртное…
Чтоб они передохли, выпускники эти, всю ночь по-трезвости гуляя, ломая сирень в садах, целуясь у реки… Угрюмо покупаю чай-кофе, и прусь за книгой в магазин «Москва».
Что подарить юбиляру – дорогой фолиант, кулинарную книгу, худлит?
Единственная книга, которую он однажды рекомендовал мне к прочтению, оказалась единственной, которую я не дочитал и единственной, которую швырнул о стену в заштатной гостинице македонского городка.
Популярнейший фарш из говна и незабудок написан звездой скандального телешоу. Там герой все цинично подвергает осмеянию, до девятой страницы производя впечатление пусть злого, но умного хмыря – такого прыщавого Чайльд Гарольда, карманного Лермонтова. Но, купаясь в баланде офисного планктона, кукольно-манекенной среды истеблишмента и гламура, среди роботов-недолюдков, кого высмеивает в позе интеллектуальной исключительности, герой-он-же-автор, время от времени в мрачной хандре названивает какой-то бабе, душе отраде. И вот там-то – прокол, потому что там – лирика. А лирика требует глубины и мужества, лирика – это детектор, это холодная осень взгляда, и хлюпики в лирике растекаются в сопли. Это простительно, если в предыдущих монологах они не поливали всех дерьмом, исполненные сарказма и желчи, демонстрируя мужество и независимость. Лирика насмешника должна быть точно взвешенная, глубокая, пусть даже непосредственно-наивная, но категорически исключающая общие места, вроде тонких запястий, ночных томлений и тихого внимания ее прекрасной особы к его бурной особе. То есть – ни грана самолюбования, и если уж пьяные слезы – то весело, а когда мрачно – то так, чтоб от страха дух захватывало. В итоге на говне осмеянного мира автор-телезвезда оказался мухой. И только. Возможно, с нарядно сверкающими зелеными или какие там у мух глазками.
Хлопнувшись о гостиничную стену, книжка прибила муху: обе пали на паркет, шебурша судорожными лапками и мертвыми страничками.
Зачем рекомендовал мне ее прочесть мой друг?
- Видишь ли, автор старается быть честным, быть собой, не стыдясь. Просто он не знает, что Америка уже открыта и до него кто-то и что-то писал. Ему негде было учиться, видимо книг не было. Если представить, что это единственное, что написано на сегодня, то, по-моему, даже не плохо. И важно другое: он вполне говорит от лица своего поколения, он – массовый диагноз в чистом виде, а ты – об стенку.
- Но ведь мы ровесники! И с тобой и с ним.
- Тем более, задумайся. У книги миллионные тиражи, в каждом вагоне метро через одного читают…
- Но почему?
- Почему, почему… Зачем вообще читают? Читают – о себе.
Читают о себе.
Зависнув перед книжной полкой, холодею:
- А как случилось, что вот был у нас «к-сожалению-день-рождения-только-раз-в-году» - один, другой… и, на тебе – юбилей? Как мордой об стенку и лапками кверху!
У нас же с ним такие юные дни рождения: мой – в последний звонок, его – в выпускной – это же весна непреходящая!
Как беззаботно гуляет Питер в первые белые ночи конца мая, когда с последнего звонка срываются на улицы и площади школьники, и, конечно же, школьницы. Ментов немеренно, повсюду пьют и пляшут, и город молодеет на свои триста лет минус те пятнадцать, когда оторвались они от своих парт. Владельцы незаслуженного счастья, бравурные оккупанты своих же владений, у них все впереди, и главное счастье, что никто из них этого всего еще не знает. То и хорошо, что они с этим всем еще не встретились. Никакое всё еще не омрачило их лица. Не начали богатеть утратами, заблуждениями, потерей себя. Они думают пройти в целости, как есть, не ободравшись о крючья обрыдлой серой суеты, о шершавые губы Сцилл и Харибд предстоящего. Пусть и позакрывали все винные магазины, невинными они пройдут сквозь эту светлую первую и последнюю ночь своих иллюзий. И дай им Бог не сразу и попозже взглянуть на мир нашими глазами. Дальше аттракцион «Пещера страха» в заброшенном Лунапарке, где карнавальные чудища давно передохли, и лишь жутко скрипят поворотные механизмы заржавелой обыденности. Смажьте их молодой кровью – они перестанут скрипеть. Но лучше бегите, не останавливайтесь, не верьте ничему здесь, смейтесь над всем, бегите – может быть проскочите. Об опыте глупо говорить, нужен он или не нужен – он неизбежен.
Ты бежал и упал – неизбежно,
избежался, впервые, сперва,
пробивался доверчиво, нежно
из двора, как трава – под дрова.
Надо сказать, или не надо, но я все равно скажу, потому что…
…потому что жизнь – как френч-пресс – жмет, жмет, а потом бьется нафиг – и нет ни одного, только строчка в меню и безразличный ответ официанта:
- В данный момент френч-прессов нет.
Данный момент? Кем – данный?
Дайте, пожалуйста, еще – если можно…